Зло и больно учил Гордей свою жену. Наплакалась Марфа, прислонившись лбом к дверному косяку. Уже сто раз пожалела, что пошла снова замуж… «Иначе не сдюжить было, — оправдывала она себя, оглядывая избу, — а как одной с детишками?». Плеснув ледяной воды себе на руки, Марфа умылась. И уже собиралась отправиться спать, как в дверь постучали. Поздно для гостей, поздно для всех!
— Не бойся, — услышала Марфа глухой знакомый голос, — это я…
Матрена, мать Марфы, умерла в голодном 1602-м году. Трудное было время на Руси! Государь Борис Федорович Годунов приказал раздавать хлеб в Москве, отчего потянулись туда вереницы людей со всей округи. Попробовал сходить и Марфин отец. Вернулся злой, ни с чем – не успел.
— Помру, — говорил он Марфе, старшей из детей, — ты не плачь. О детях думай.
Но Господь помог. Больше никто не умер, а потом и дела потихоньку стали налаживаться. 1603-й был еще тяжелым, а со следующего стало легче. И урожай пошел, и дети подросли – могли помогать. Марфа расцветала, стала одной из самых ладных девушек в селе, так что скоро начали к ней свататься.
За кузнеца Мартына с радостью пошла бы любая из ровесниц Марфы. Хорош был собой, да еще работящий! От родителей достался ему крепкий просторный дом, было, где разместиться жене с ребятишками… Но в весеннюю пору, когда особенно пристально присматривались друг к другу парни и девушки, Мартын решительно направился в дом Марфы. И, не мешкая, выложил свою задумку: жениться хочет.
Повенчали их в 1607-м, а на следующий год Марфа родила сына. Еще год спустя – дочь. И снова пришла пора тревог и переживаний: на Руси вовсю хозяйничали поляки.
Опасаясь за родню, Мартын решил перевезти Марфу и детей к дальней родне. Ехали четыре дня, прежде чем добрались. В сумятице успели муж и жена об одном договориться: Мартын вернется в дом, попробует продать, что сумеет, а потом вернется. Марфа будет ждать.
Но он не вернулся. Ни через неделю, ни через две. Спустя два месяца, не обращая внимания на призывы родных, Марфа собралась в дорогу. Посадила детей в телегу, умолила помочь ей добраться до дома, и двинулась. Сердце сжималось от боли и страха. Куда подевался Мартын? Может, захворал?
…Дом ее был разорен и опустошен. Мартын – как в воду канул. Соседи рассказали, что приходили поляки. Грабили, жгли, уводили людей в полон.
Никто не видел Мартына, но вывод напрашивался сам собой: забрали. Все слышали, что польские разбойники гнали людей на юг, чтобы продать не невольничьих рынках. Нарыдавшись, Марфа встала крепко у порога и сказала: будет восстанавливать все. Это дом ее и Мартына. А если будет угодно судьбе – поляжет тут же.
Трудно было. Голодно. Выбивалась Марфа из сил. Приходил подсобить отец, иногда прибегали меньшие сестры, чтобы помочь с малышами. И все, как один, скосив глаза, говорили: «Надобно тебе, Марфа, о будущем думать! Нельзя одной».
Она и сама понимала, что ей в одиночку не справиться. Хозяйство, дети… Сколько работы в доме, где требуется только мужская рука! Шел как-то мимо путник, предложил помощь. Представился Гордеем.
— Я с князем Пожарским поляков гнал, — рассказывал он, — а идти мне теперь некуда. Село родное пожгли, родных нет.
— Ну и оставайся. – одними губами произнесла Марфа. Сказала – и сама себе не поверила. Она ли это?
Гордей зажил в доме на правах гостя. А потом – хозяина. Сбегав в церковь, Марфа выяснила у батюшки, что раз уж шестой год пошел, как нет ни слуху ни духу от Мартына, то можно идти под венец. Да и судеб таких, как у нее, в округе хватало. Что делать молодой женщине? Иные священники наотрез отказывались венчать, пока не было сведений о пропавшем муже. Но в Ключном пошли навстречу. Так стала Марфа женой Гордея…
Что она знала о нем? Да почти ничего. Ласковый был с ней поначалу, добрый… Едва освоился, начал голос повышать. А потом и замахиваться. Детей Марфы не трогал, словно боялся. Пасынок Федор мог так посмотреть на отчима, что у того руки опускались. Не взгляд – а недобрый огонь. Но Марфу поколачивал. Особенно, когда все шло не по его вкусу.
Об этом Марфа в селе молчала. Родные не догадывались. Она же тихо роняла слезы и проклинала свою судьбу. Не надо было за Гордея идти, богу противно! Вот и расплачивается она за свой промах. Так пробежало еще три года.
Дело было поздним вечером. Гордей громко храпел, давно уснув. А Марфа все никак не могла успокоиться. Словно чувствовала что-то. Она-то и услышала стук в дверь. А потом – знакомый голос… Чуть не умерла от страха…
…Мартын вошел в дом постаревший. Сухой, как жердь. Но глаза – те же! Обняв жену и сам разрыдался. А потом рассказал, как поляки продали его, как попал он на корабль, гребцом. Как работал до изнеможения. Как бежал… Говорил, и Марфа слушала, не перебивая. До самого утра. И только когда забрезжил рассвет, всплеснула руками. Что делать-то теперь? Она – двоемужница!
О том, что в доме посторонний, Мартын догадался сразу. Ни словом не попрекнул Марфу. Но когда встал Гордей, и, подбоченясь, указал хозяину дома на дверь, закричал:
— Не твой это дом! Сам уходи!
Дело принимало нехороший оборот, мужчины были готовы сцепиться. Сбежались соседи, приехал и священник. И выходило, что Мартын во всем прав. А брак Марфы – незаконный. Только Гордей никуда уходить не собирался, и повторял, что у него есть все права.
— Доведешь до греха! – причитала соседка, Аглая, повиснув на руке Гордея. – Лучше идем со мной!
Вдовая Аглая потеряла мужа минувшим летом. И по тому, какими взглядами она обменялась с Гордеем, Марфа все поняла. Давно, по всей видимости, они поладили. Ох и стыд!
Гордей перебрался к Аглае, а несколько месяцев спустя они уехали. Куда – никто не знает. На Марфу наложили епитимью, как на двоемужницу, но ввиду особых обстоятельств – она никого не обманывала – наказание для нее смягчили. С мужем и детьми она жила в селе и дальше, до самой своей смерти в 1646-м. Мартын пережил ее на четыре года.
