Марья «выкинула» младенца после удара старосты. А потом пошла к реке, и только утром её нашли. Сжав кулаки, её двоюродный брат, Митька, отправился сам вершить правосудие. Так 31 июля 1837 года, на Вологодчине началось восстание. «Держали нас хуже скота», — напишут жалобу крестьяне. Разбирательством занялись губернские власти.
Долговые расписки мужа, поручика Аэурбаха, заставили Варвару Петровну крепко стиснуть зубы. Ей, экономной хозяйке, такие вещи были непонятны. Зачем тратить лишнее, ежели можно пустить деньги на их приумножение? Скрепя сердце, Варваре Петровне пришлось признать: вотчину свою, в Вологодской губернии, ей придется продать. Содержать семейство становилось не на что, а она ещё молодая женщина. Очевидно, что после рождения дочери, Катеньки, будут у неё и другие наследники. Как кормить эти рты?
Летом 1837 года Варвара Петровна решила объехать свои владения. Крестьяне скидывали шапки и кланялись, когда её карета проезжала мимо. Любви к этой надменной молодой даме никто не испытывал – суровая была Варвара Петровна, да больно жадная. Если кто из крепостных решал уйти в оброчные крестьяне (то есть, покидал поместье, чтобы трудиться по найму, а помещице обязывался присылать деньги из своего дохода), назначала такую сумму, что и смысла в этом не было. Не раз крепостные судачили между собой – никакой жизни не дает им Ауэрбах! Иные помещики легко отпускали своих людей в оброчные, а те становились на ноги, выкупались, и начиналась у них совсем другая жизнь. Кто-то в купцы выбивался, кто-то организовывал маленькие предприятия…
— Вот что, — однажды сказала Варвара Петровна своему мужу, — я нашла покупателя. Помещик Трубачев готов купить земельку. Цена годная.
Оформление бумаг шло небыстро. Сначала торговая сделка, потом подписывалась купчая крепость. Варвара Петровна ждала денег в своем сельце Кирики-Улита, где у неё стоял барский дом. А в поместье доверила хозяйничать Трубачёву. Все равно это уже его владения! Пусть привыкает…
Если помещица Ауэрбах была жадной дамой, то помещик Фёдор Трубачёв – вдвойне. В разгар летних полевых работ он дал приказ, чтобы крепостные трудились на его земле с утра и до ночи. И причем семь дней в неделю! Таким образом, грубо нарушался закон – помещики не имели права заставлять крепостных работать только на себя! Разумеется, крестьяне начали роптать.
— Барин, а когда же нам свою-то землю обрабатывать? – подал голос Мишка Тугой, что плохо слышал на одно ухо.
— А когда мою землю приведёте в порядок.
— Так всё ж погибнет у нас. Что есть зимой будем?
Щелканье хлыста было ему ответом.
Несправедливое поведение нового хозяина заставило крестьян возмутиться. На следующий день они просто не вышли на работу. И тогда разъярённый сверх меры Трубачев приказал заготовить пучки розог – для всех, кто его ослушался!
В жаркие июльские дни 1837 года погасить это волнение было легко одним лишь распоряжением: пусть крестьяне четыре дня ходят на барское поле, а три – на свое. Это было разумно и соответствовало правилам. Но Трубачев упёрся. Он не желал признавать свою неправоту. Злясь, метался по вотчине Ауэрбах и клялся, что накажет каждого крестьянина, который ему противоречит. Так ему и попалась на глаза молодая Марья Симакова…
Что стало причиной новой вспышки ярости Трубачёва – неизвестно. Но по его приказу староста изо всех сил толкнул Марью, которая донашивала своего первенца. В результате к концу дня младенец появился на свет раньше времени, и сразу угас. А утром нашли в реке Шограш и безутешную Марью…
Митька Иванов, брат Марьи, поклялся «прибить старосту», и обещание своё исполнил в тот же день. Крестьяне рванули к дому Трубачёва, а тот уже был таков – испугавшись народного гнева, быстренько сбежал. Запылал особняк… О том, что люди Варвары Петровны подняли восстание, быстро заговорили в Вологодской губернии, и помещице пришлось снова вернуться в свою вотчину. Надо же было как-то утихомирить крепостных!
— Ну-ка, прекращайте. Спуску никому не дам. А тебя, Митька, отдам в солдаты. – пригрозила она.
— Прав был Митька! – кричали ей.
Тогда же крестьянами была составлена коллективная жалоба и на Ауэрбах, и на Трубачёва. «Держали нас хуже скота», — писали крестьяне губернским властям.
Дело закрутилось, слухами полнилась земля, так что губернатору пришлось брать дело под свой контроль. Вскрывались разные факты – и что Варвара Петровна злоупотребляла своей властью, и что она же изводила людей наказаниями и поборами… Лебезя и заискивая, помещица Ауэрбах умоляла власти прекратить следствие. В своих прошениях указывала, что дело происходит летом, когда надобно заботиться об урожае. А всевозможные допросы отрывают её людей от более важных занятий…
Продажа имения встала на паузу. Судя по всему, Варвара Петровна отдала землю Трубачёву только в аренду, и он поставил в вотчине своего управляющего. Это был компромисс — Трубачёва бы выгнали взашей, помещица побаивалась сама заниматься делами вотчины. Испугалась гнева крепостных! Ну а следствие, как это часто бывало, потихоньку замяли.
Митьку Иванова все-таки отдали в солдаты.
