С помощью зеркальца она пускала солнечных зайчиков, и белая кошка весело прыгала за ними. Девочка так задорно смеялась, что Казимир замер на пороге. А когда он узнал, что их зовут одинаково, прошептал едва слышно: «Это судьба!». Но родители юной красавицы вовсе не собирались идти на поводу у первого пылкого чувства. «Дай девочке подрасти, — просили они Малевича, — а там посмотрим».
*
Мама всегда была рядом. Мама знала, что нужно делать. Строгая, но очень любящая сына, Людвига Александровна первой распознала талант в ребёнке. Он родился холодным февральским утром 1879 года в Киеве, в семье польского дворянина, который служил управляющим на сахарном заводе, и хорошенькой домохозяйки. Первенец в большой семье, и самый любимый сын у своих родителей…
Людвига Александровна никогда не сидела без дела. Во-первых, на ней были четырнадцать детей (пятеро, увы, не выжили), во-вторых, она пыталась помочь семейному бюджету, расшивая белые салфетки и создавая кружевные воротнички. Пальцы ее постоянно мелькали над нитками или тканями, так что Казик, словно завороженный, следил за этими движениями.
Он рано научился видеть то, чего не видят другие. Красоту лунного отблеска на полу в гостиной. Загадочную тень от раскидистого дуба. Глядя, как поют крестьянки в поле, как весело проходят сельские праздники, мог любоваться бесконечно.
«Одно великое отличие рабочих от крестьян: рисование. – писал Малевич. — Рабочие никогда не рисовали, а потому были неспособны украшать свои дома, а также не интересовались искусством — в противоположность крестьянам. Деревня же занималась искусством… Говоря более точно, они создавали предметы, которые я любил. Именно в этих предметах таится секрет моей симпатии к ним».
Отец, Северин Антонович, пытался научить Казика более практическим вещам: едва мальчик подрос, как стал возить его с собой на завод.
«Для отца, — позже писал Казимир Малевич, — было совершенно ясно, что я тоже должен варить сахар».
Никто из Малевичей серьезно не был связан с искусством. В семье читали книги, Северин Антонович неплохо рисовал, Людвига Александровна умела сносно играть на фортепиано, но все это было… только досугом. Управляющий сахарным заводом искренне считал, что его первенец должен, со временем, принять эстафету. Надо крепко встать на ноги, ведь ему кормить семейство!
А мальчик хотел рисовать.
Учился Казик мало, освоил всего два класса пятилетнего аграрного училища. «Недоучка», — иногда фыркали в его сторону. Но как корпеть над книгами по самому скучному делу на свете, если душа лежит к другому? Узнав, что сын планирует поступать в Московское училище живописи, Северин Малевич наложил на это строгий запрет.
А Людвига Александровна купила ему краски и все необходимое. Она вообще умела очень точно подмечать, что и кому нужно. У ее обожаемого Казика был лучший друг, Коля Рославец. Хороший смышленый парнишка жил с очень пьющими родителями, которые били его и заставляли идти в ремесленное училище.
А он мечтал стать музыкантом! Именно мать Казика купила на свои деньги скрипку для Коли. Со временем он стал знаменитым композитором, музыковедом и педагогом. О доброте Малевичей помнил всю жизнь и всегда горой стоял за друга Казика…
…Тот, самый первый набор красок у Казика Малевича состоял из 54 тюбиков. Еще не зная толком, как с ними обходиться, он экспериментировал: смешивал цвета, пытался рисовать на коре или на гипсе. Он словно искал что-то новое, искал самого себя!
«Он всегда что-то рисовал. – вспоминала Людвига Александровна. — Разводил краски, вязал кисточки из куриных перышек, из ниток… Когда не было бумаги, мог начать малевать свои картинки прямо на беленой стене. Откуда в нем это?»
Он был талантливым самоучкой, ведь уже его первая работа «Лунная ночь» нашла покупателя! Пять рублей – свой гонорар – он с гордостью отдал матери. Отцу пришлось смириться с этими переменами. Но было условие: Казик все же попытается найти серьезную работу. Одновременно, с 1895 по 1896 год Малевич посещал уроки в рисовальной школе Мурашко…
Малевичи перебрались в Курск и Казик выполнил волю отца – поступил чертежником в управление Московско-Курской железной дороги. Служба отнимала почти все время, но по вечерам и ночам он снова брался за краски. Искал близких по духу людей и нашел их. Вместе они организовали художественный кружок, потихоньку начали готовиться к выставке…
Как-то, идя по улице, он увидел забавную картинку: хорошенькая девушка пускает солнечных зайчиков, а белая кошка прыгает за ними. Девушка так задорно смеялась… Казик не сводил с нее глаз.
Ей было пятнадцать лет и ее звали Казимирой Зглейц. Она была дочерью курского мещанина и совершенно не помышляла о браке. А влюбленный Малевич начал ухаживать… Родители молодого человека решительно восстали против этого. Не была в восторге и семья Казимиры.
— Дай девочке подрасти, а потом посмотрим! – просили они.
Но влюбленность уже так охватила обоих, что ждать не было сил. Полтора года уговаривали родню с обеих сторон, и, наконец, получили согласие на брак. 27 января 1902 года в Курске, в католическом храме, обвенчали Казимира и Казимиру. Злые языки говорили, что невеста была уже «тяжела»…
Строгая Людвига Александровна быстро растаяла, получше познакомившись с невесткой: она была такой живой, веселой и бойкой, что женщина поняла – с ней Казик будет счастлив.
Ему, чересчур серьёзному, не хватает этой живости и легкости. Чем больше проходило времени, чем старше становился Казик, он словно всё больше погружался в себя. Хорошенькая жена жаловалась, что он перестал уделять ей внимание. Вообще не замечает, что она ради него надела такое милое платье…
Два события произошли почти одновременно: скончался отец Малевича и родился сын, Анатолий. Доход резко сократился, нечего было даже думать, чтобы молодожены жили отдельно. Вся большая семья (включая Людвигу Александровну) снимала квартиру из пяти комнат на Почтовой улице. Серьёзно встал вопрос: что делать дальше?
— Я поеду в Москву. – вдруг заявил Казик.
Он мечтал, что в Москве сможет учиться и зарабатывать, но реальность оказалась куда суровее. Прошение о приеме в училище живописи и зодчества отклонили. А молодых голодных художников в городе было хоть отбавляй… Семья просила его вернуться, особенно умоляла жена, Казимира… Но Малевич снял комнату за семь рублей в Лефортово и продолжал писать картины. В студии Рерберга брал уроки.
«Он совсем не думает о нас», — заламывая руки, повторяла Казимира.
Поездки в Курск теперь стали настоящим мучением. Казимира всякий раз горько рыдала, мать строго поджимала губы. Когда Казимира снова оказалась в положении, все думали, что Казик изменится. Но Малевич равнодушно воспринял рождение дочери и упорно подвал документы в училище живописи в Москве. И его опять не приняли.
Поняв, что ситуация никак не выправляется, в 1907 году в Москву отправилась сама Людвига Александровна. Она устроилась на работу: заведовать столовой. И очень скоро решительно отписала невестке: приезжай! Казимира с двумя детьми ринулась в Москву.
Это была последняя попытка наладить нормальную совместную жизнь. Ведь Казик столько добивался ее! Почему же теперь ему безразлично, что происходит с женой и ребятишками? Когда-то его просили дать Казимире подрасти, но, выходит, он и сам не подрос для брака?
Они поселились в Брюсовом переулке, в пятикомнатной квартире – три занимал Казик с детьми и Казимирой, остальные – Людвига Александровна со своими младшими. Денег не хватало, а основной «добытчицей» стала мать Малевича. Самого Казика не раз просили найти «нормальную работу», но он был настолько поглощен живописью…
Наконец, не выдержала Казимира. Забрав детей, она уехала из Москвы и поселилась в селе Мещерское. Казик не настаивал, весь его пыл направлен был только на картины. Несмотря на робкие попытки матери поговорить с ним о семье, Малевич отказывался ехать за женой.
…Он набрался смелости вернуть Казимиру, когда было уже слишком поздно. Молодая супруга покинула Мещерское в сопровождении врача, с которым познакомилась, когда трудилась в местной клинике (ей же надо было на что-то жить!). Они вместе поехали в Малороссию, где бушевала эпидемия, а потому очень были нужны хорошие специалисты.
На время, пока отсутствовала, Казимира отдала детей на попечение Михаилу Фердинандовичу Рафаловичу. Всё это сбивало с толку. Всё это было как-то странно… Но Малевич ничего изменить не мог. Да и Соня, дочь Рафаловича, так влюбленно смотрела на приехавшего Казика…
Соня Рафалович начала жить с Малевичем еще до его развода. Получить в то время документы о расторжении брака было непросто, но в 1909 году все удалось оформить.
Казимира Ивановна Зглейц, вернувшись из Малороссии, забрала детей и переехала в Таганрог, где в 1915 году ее сын скончался от тифа. Галя, единственный оставшийся ребенок (та девочка, что появилась на свет уже в пору охлаждения между родителями), изредка навещала отца в Москве. Позже вышла замуж, стала музыкальным педагогом.
Во время Великой отечественной войны Казимира Ивановна пошла работать в немецкий концлагерь. Многие не поняли ее поступка, но смелая женщина рассчитывала помочь советским пленным – десятками вывозила живых под видом умерших от тифа. Спасла многих. А в 1942 году сама заразилась и умерла.
Признание и слава художника Малевича пришли уже после развода с Казимирой. Его новой музой – а потом и женой – стала та самая Соня Рафалович. Об этой поре жизни художника я еще расскажу.
Людвига Александровна Малевич умерла в блокадном Ленинграде, в возрасте восьмидесяти четырех лет.
