Измученная, она старалась привстать, но не получалось. «Отдыхайте, не торопитесь!» — Мягко сказала горничная, Вера. Но Катя хотела посмотреть на дочь, которую уже передали кормилице. Весть о том, что у императора появился второй незаконный ребенок от княжны Долгоруковой, разлетелась по Петербургу довольно быстро.
В гостиных Воронцовых-Дашковых, Орловых, Шуваловых и Голицыных звучал примерно один приговор: «Без стыда и без совести!». Катю «припечатали» уже давно, но теперь негодование стало в разы сильнее.
«Он поселил её над комнатами жены! И топот детских ножек не давал императрице уснуть! Смущённая, она старалась кашлять погромче, чтобы заглушить эти звуки перед своими фрейлинами. Ей было неловко и больно». – Такие сведения о жизни Екатерины Долгоруковой в Зимнем дворце передаются из уст в уста, перепечатываются из статьи в статью.
Никто не хочет знать правду. Зачем? Ведь выдумка так хорошо смотрится! А ведь это самая настоящая выдумка, когда-то запущенная одним популяризатором истории. И её с удовольствием подхватили и продолжают повторять до сих пор.
На самом деле, император Александр Второй очень долго не имел возможности быть рядом с Катей. Отсюда их бесконечные письма друг к другу.
После рождения старшего сына, Георгия (да, это случилось в Зимнем дворце, в бывших кабинетных комнатах императора Николая I), и появления на свет дочери, княжна Долгорукова занимала дом на Английской набережной, 46. Кроме Кати в особняке жил её брат – на втором этаже.
Много позже Катю поселили НАД покоями императора. И это очень важно для понимания. То есть, никакого топота ножек тяжело больная Мария Александровна не слышала. Конечно, она переживала из-за увлечения мужа. Родные помогали «накручивать» её, добавляя новые подробности громкого романа.
Дошло до того, что начались обсуждения, будто бы император намеревается поставить своих детей от Кати выше законных наследников, рождённых в браке.
Это было совершенно невозможно. Законы престолонаследия очень тщательно прописал император Павел I, и в 1870-е менять их никто не собирался. Согласно этим законам, наследование происходило по прямой мужской линии. То есть, женщины-правительницы Павлом исключались напрочь. Вне всякого сомнения, он придумал это, негодуя на собственную мать.
Екатерина должна была передать трон Павлу в день его совершеннолетия, а поступила иначе. Держала власть в руках до самой смерти. Став императором, он решил, что женскому правлению в России больше не бывать.
Второй важный момент – равнородность. Наследниками императора могли быть только дети из равнородного брака. Проще говоря, принц должен был жениться на принцессе, чтобы их отпрысков могли поставить в очередь на престол. Императрица Мария Александровна была принцессой из Гессенского дома, но только формально.
Все знали, что её мать вела далеко не праведный образ жизни. И все-таки Марию признали официально, она считалась Гессенской, а никакой другой. Поэтому прицепиться к её происхождению не получилось бы. Мало ли, что болтают при Дворе! Про Павла тоже, что только не говорили!
А Екатерина Долгорукова, будучи княжной, не считалась ровней представителям императорской фамилии. И ещё! Дети могли претендовать на трон, только если рождались в законном браке! Этот важный момент Павел тоже внёс «по горячим следам».
Елизавета Петровна, дочь императора Петра I, правила, хотя была «привенчанной», родившейся до свадьбы родителей! В общем, Павел серьезно «закрутил гайки» в этом вопросе.
Так что не было ни малейших оснований опасаться Гоги или, тем более, Ольги – детей Кати. И все-таки император знал, что бурление в умах будет. Обоих детей крестили тайно! Даже акты о крещении уничтожили, чтобы не возникло лишних разговоров…
Но позже Александр передумал. Это были ЕГО дети. От горячо любимой женщины. И у них должна была появиться хотя бы фамилия. Одним из предков княжны Долгоруковой был князь Юрий, восьмой сын Владимира Мономаха. Вот от этого имени и отталкивались.
11 июля 1874 года дети Кати и императора стали называться «светлейшими князьями Юрьевскими». С отчеством «Александровичи». Княгиней Юрьевской стала и Екатерина. Указ, подписанный Александром II в Царском Селе, доверили хранить генерал-лейтенанту Рылееву.
Скажете, редкий случай? О, нет. Павел I даровал семье своей возлюбленной, Анны Лопухиной, княжеский титул почти при таких же обстоятельствах. Только детей у Лопухиной не было.
В 1876 году Катя снова ждала ребёнка. Появившийся на свет мальчик, Борис, по слухам издал свой первый возглас на руках отца, который сам принимал его.
Но дитя прожило совсем недолго. Забегая вперед, скажу, что у Юрьевской (теперь будем называть ее так) и государя была еще одна дочь, Екатерина. Позже она вышла замуж за богатейшего князя Барятинского, красавца с разбитым сердцем. Он-то любил певицу Лину Кавальери, а ему не разрешили жениться на ней…
Вскоре император отправился воевать с турками на Балканы, и оттуда часто писал Кате. Она вела тихую жизнь, мало где появляясь. Прекрасно знала, что о ней говорят в обществе. Послания Александра того времени совсем другие, чем в начале их отношений – там уже много рассуждений о политике, о мировой обстановке.
«Англичане, — писал император, — переменили тон и готовы употребить все свое влияние на Турцию, чтобы принудить ее просить у нас мира на тех условиях, которые мы ей предложим. Боюсь… как бы поражение… не заставило их снова изменить позицию».
«Мой карманный советник», — говорил о Кате государь. Она всегда была готова его выслушать. Наконец, всё завершилось. Александр вернулся.
«Когда он уезжал, — записал современник о нем, — это был высокий и красивый воин… Когда возвратился, его с трудом можно было узнать. Щеки отвисли, глаза потускнели… Несколько месяцев было достаточно, чтобы он превратился в старика».
Едва было покончено с официальными обязанностями, император уединился с Катей.
Ему постоянно доносили о брожениях в умах. О том, что его поступками недовольны. Александр и сам знал, что кольцо сжимается – на него уже совершили несколько покушений. Как раз в ту пору, после турецкой кампании, он и переселил своё второе семейство в Зимний дворец.
Катя занимала три комнаты над покоями государя, и эти апартаменты соединялись с ними внутренней лестницей. Покои императрицы Марии Александровны находились поблизости от опочивальни государя, но вовсе не под комнатами Кати.
Если зреет недовольство, ему всегда находят причину. Кате стали приписывать буквально все: отвлекала государя от его политических дел, вымотала его физически. Тридцать лет разницы – конечно, не шутка. Но надо не забывать, что день императора состоял не только из посещений Кати.
Как раз наоборот, виделись они не так уж часто. «Сегодня ты пробыл у меня час», — писала Юрьевская государю. Или они договаривались о встрече: «Буду в четверть 8-го! Никак не могу дольше 8-ми».
Однако общее мнение оставалось прежним – без стыда и без совести.
Могла ли императрица вмешаться? Заявить о своем негодовании? Потребовать удалить Катю? Да. Но она не стала этого делать. Ореол страдания становился все ярче. Контраст с Катей – все заметней.
Государю ставили в вину одно: слишком явно. «Он должен уметь управлять своими чувствами», — такими были разговоры среди придворных. До финала оставалось совсем немного, но такой развязки никто не ожидал.
