Паспорт горел в огне, и молодая женщина с ужасом смотрела на это. Ухмыляясь, хозяин поместья поворошил кочергой в очаге, чтобы не осталось ни малейшего кусочка. Теперь у Христины не было другого пути. Она навсегда была привязана к этому дому. Такова участь бесправной.
Саквояж и небольшая сумочка – это был весь багаж Христины Папст. Но в доме посланника ей пообещали выдать униформу гувернантки: чёрное платье с фартуком и пару туфель. В 1788 году она приехала в Россию из небольшого швейцарского городка, ни слова не зная по-русски.
Впрочем, в доме голландского посланника фон Сухтелена ей не требовался русский язык. А когда возникала надобность попасть в столичную лавку или магазин, то с ней непременно отправлялся кто-то из домашних. Платили гувернантке ровно столько, сколько и было оговорено. Так что у Христины не было никаких оснований раньше времени возвращаться домой.
А потом возник еще один повод задержаться. Один из приятелей посланника, русский помещик Яковлев, стал слишком часто наведываться в гости.
Молодой барин великолепно владел французской речью, и проявлял к бедной швейцарке так много внимания, что у нее стали вспыхивать щеки, едва он переступал порог дома. Светленькая, с лучистыми ясными глазами, Христина так приглянулась Петру, что тот принялся нашептывать: «Уедем!».
Влюбленность Петра Яковлева быстро стала очевидной всем. Посланник, чувствуя свою ответственность за девушку, которая работала в его доме, прямо спросил о намерениях частого гостя.
— Женюсь. – Не моргнув глазом, заявил Петр. – Отпустите Христину.
Все было ново, чуждо, но очень интересно! Христина уезжала из Петербурга в провинцию, но ей предстояло стать хозяйкой поместья. И поместья немалого!
— Дом только не готов. – Торопливо говорил Петр. – Пока поживём во флигеле.
В селе Новоселье быстро распространились вести о новой барыне. Каждому крепостному хотелось поглядеть на иностранку – не каждый день такие любопытные персоны появлялись в Корчевском уезде!
Христина Петровна – так её велели называть – чувствовала на себе любопытные взгляды и отвечала на них смущенной улыбкой. Она не понимала, что говорят вокруг нее. Единственный, с кем она могла общаться, был Пётр да старый садовник-француз с женой. Годы прошли, прежде чем швейцарка немного освоила русский.
— Когда же венчанье? – С волнением спрашивала Христина.
— Надобно дом выстроить. – Говорил Пётр Алексеевич.
Действительно, первым делом взялись за дом. Получился он просторным, светлым, крепким, с большой террасой и огромными итальянскими окнами, выходившими в сад. Христина Петровна принялась с упоением вить гнёздышко – выбирала ткани, мебель, ковры и картины, лампы и цветочные кадки.
Вооружившись лопаткой и перчатками, лично сажала цветы. Под ее руководством возник возле дома красивый парк…
Но Пётр Алексеевич не спешил на ней жениться. Упорство его некоторые находили странным. Разница в вере? Но Христина никогда не говорила, будто не готова принять православие. Скорее, сыграла свою роль разница в их положении.
Он — дворянин, родственник князей, а она простая гувернантка из швейцарского захолустья. Даже когда на свет появились, одна за другой, две дочери и сын, Николай, даже тогда Пётр Алексеевич намерения своего не осуществил. Стоило Христине робко заговорить о своём двусмысленном положении, как он моментально перебивал ее:
— Все знают, что ты моя жена. К тебе почёт и такое же уважение, как если бы мы стояли перед алтарём.
Чтобы она не вздумала внезапно уехать, однажды Пётр бросил в огонь все документы Христины. А она, с ужасом глядя на это, поняла, что отныне вся её жизнь пройдет здесь. И не просто пройдет, а так, как этого захочет её некогда любимый человек.
Она не сразу поняла барскую натуру Петра. Выращенный в другой среде, воспитанный как настоящий крепостник, он всегда считал себя правым. Не терпел споров и пререкательств. Он любил Христину, но так, как любят собственность. И ей пришлось это со смирением принять. Ведь она была бесправной!
Когда полная рыжеволосая Глаша, которая бегала по поручениям Христины, вдруг оказалась в тягости, и это пришлось выдержать Христине. Она только бормотала: «Боже мой! Боже мой!». Но что можно было сделать? В положенное время родился ребёнок – девочка, незаконная дочь Петра и дворовой.
Малышку велено было поселить в детской и воспитывать, как барышню. К чести Христины, она никогда не срывала зла на этом ребёнке, хотя Глашу с тех пор не могла даже видеть.
«Семейство свое, — позже писала внучка Христины, — Пётр Алексеевич окружал роскошью, и ничего не щадил для образования, удобства и удовольствия своих детей. При них находились няньки, мамки, гувернёр, гувернантка, учителя.
При Христине Петровне постоянно жили компаньонки. Ближе всех к ней была разумная, кроткая жена одного чиновника из Корчевы – Аграфена Ивановна… Она не раз рассказывала мне, как на широком барском дворе собирались крестьяне и помещики. Как собирались хороводы, раздавались песни, играл пастушеский рожок и шла веселая пляска, угощенье и раздавались подарки».
Дела заставляли Пётра Алексеевича подолгу находиться в отлучке. В его отсутствии Христина Петровна всегда безукоризненно вела хозяйство. Она уже привыкла к своей роли, и, действительно, вся округа почитала ее за жену помещика Яковлева (да и дети носили фамилию Петра Алексеевича).
Бежало время, в Новоселье прошла большая часть жизни белокурой швейцарки. И уже далекими, почти призрачными, казались горы её родины. И начали забываться лица близких людей… Все близкие были у неё теперь в России – дети, муж, а потом пошли и внуки…
Яковлеву как-то пришлось задержаться в городе Кременчуге. Был он уже немолод, но, встретив вдову одного из местных чиновников, Екатерину Валерьяновну Ульскую, вдруг ощутил в себе прежнюю прыть. Словно разом сбросил тридцать лет!
Начались ухаживания, которым Екатерина Валерьяновна не придавала большого значения. А потом Петр Алексеевич прямо предложил молодой женщине поехать с ним.
— В качестве кого? – Сдвинув брови, спросила Ульская. – Да как вы смеете!
И тогда… незамедлительно последовало предложение руки и сердца. Глазом не успели моргнуть, как в двенадцатом часу ночи, в июле 1812 года, Петр Алексеевич обвенчался…
Еще находясь в дороге, Яковлев велел своему управляющему выехать вперёд и обо всём сообщить Христине. Ей следовало в тот же час собрать свои вещи и уехать. Две жены не могли оказаться в одном доме.
Всё рассеялось, как дым — любовь, многие годы совместного житья, забылась услужливость Христины, потеряла смысл её преданность…
…Когда ей рассказали об этом, она не сразу поняла. Улыбка еще не сходила с её уст. Так бывает при большом потрясении. С этой самой улыбкой бесправная швейцарка и складывала свои кофточки, какие-то книжки и шали, чтобы навсегда покинуть дом, который строился при ней, и который она с такой любовью обставляла.
Ей выделили в качестве места жительства небольшое поместье Шумново.
«С того времени Христина Петровна почти утратила память и сделалась поразительно рассеянна. По-видимому, прошедшее как-то туманно представлялось ей, мешалось с настоящим, и нередко видели, как она разговаривала сама с собою…»
Дети и братья Петра Алексеевича категорически не желали принять новую родственницу – Екатерину Валерьяновну. Факт поспешной женитьбы смущал их. Был ли здоров Яковлев в тот момент, когда принимал такое решение? А поскольку после этого он очень быстро скончался, то это породило еще больше слухов.
— Брак нужно признать незаконным. – Считала родня помещика.
Начались тяжбы. В конце концов, большую часть имущества удалось у вдовы отсудить. Екатерина Валерьяновна воспринималась всеми как настоящее бедствие, которое уничтожило благополучие семьи.
А Христина Петровна позже переехала еще раз – то самое Шумново, которое выделили ей для изгнания, стало предметом судебных споров. Поэтому дочь забрала ее к себе.
Тихо, ни для кого не становясь обузой, бывшая гувернантка окончила свой земной путь в обстановке любви и заботы. А историю ее бесправного существования записала для нас её родная внучка, мемуаристка Татьяна Петровна Пассек.
