«На неё необыкновенно приятно смотреть. Изначально обладая прекрасным лицом, она сделала из него произведение искусства. У неё изумительное тело, красивый голос (разговорный, а не певческий), и она, безусловно, царила в той эпохе Монпарнаса куда заметней, чем королева Виктория в эпохе викторианской. <…>
На протяжении почти десяти лет она была настолько Королевой, насколько возможно ею быть в наши дни», – писал Хемингуэй в предисловии к мемуарам Кики.
«У неё такие красивые глаза, что мир, увиденный ими, прекрасен», – восторгался французский поэт и журналист Робер Деснос.
Да что говорить: даже дочь богатого промышленника, американская галеристка, коллекционер произведений искусства и меценат Пегги Гугенхайм называла этот цветок пыльных улиц французской провинции «удивительно красивой»!
Алиса Эрнестина Прен – женщина, известная всему миру как Кики с Монпарнаса – с детства узнала нужду и лишения, с тринадцати лет выполняла самую чёрную работу за несколько су, с четырнадцати позировала художникам обнажённой, в 28 вознеслась на вершину богемного Олимпа, а в 52, расплывшаяся и преждевременно состарившаяся, с организмом, разрушенным многолетним употреблением алкоголя и наркотиков, умерла от болезней.
Она сама себя создала и сама себя уничтожила.
Скромная надпись на могильном камне гласит: «Кики, 1901–1953. Певица, актриса, художница, Королева Монпарнаса».
Незаконная и нежеланная
Кики родилась в Бургундии, в коммуне Шатийон-сюр-Сен департамента Кот-д’Ор. Место, носившее горделивое название «Золотой берег» (фр. Côte d’Or) не спешило осыпать своими милостями бедняков.
Маленькая Алиса была незаконнорождённой. Восемнадцатилетняя Мари, которую бросил возлюбленный, дабы «жениться на женщине с тысячей франков и свиньёй», как рассказывала позднее сама Кики, оставила малышку на попечение бабушки и «поволоклась» в Париж в поисках лучшей доли, присылая на содержание ребёнка пять франков в месяц.
Добрая старая женщина, на плечи которой легли заботы о шестерых ребятишках – детях её трёх дочерей – не могла дать им ничего, кроме своей любви. Малышня росла в крайней нищете, и поэтому дважды в неделю все шестеро ходили к «добрым сёстрам»-монахиням за фасолевым супом или рисом.
Те, не скрывая отвращения к криво остриженным маленьким оборванцам к грязными замурзанными мордочками, которые тянули ручонки за похлёбкой, срывали злобу на самой дерзкой из них: «Опять ты, маленькая Прен! В чём дело? У твоей матери в Париже не хватает тебе на еду? Говорят, в Париже можно заработать денег…»
Чтобы выжить, озорница искала улиток в углублениях сырых стен после летних бурь, собирала одуванчики, дикую клубнику и грибы – всё это можно было продать – и воровала. А рядом с бабушкиным домиком стоял добротный красивый дом с амбаром, полным дров и угля. Там жил отец Алисы, который ни разу не заговорил с ней.
Кики шутила, что она «родилась под мухой», потому что крёстный напоил её мать самогоном перед родами. Сам он тоже любил пропустить стаканчик-другой и таскал девочку по бистро, где ей позволялось выпить фруктового сиропа, а уж всё, что оставалось на дне стаканов посетителей, становилось её законной добычей!
Уже тогда маленькая проказница уделяла внимание внешности: до покраснения тёрла свои грязные коленки, чтобы они казались чище и, щедро намазав вазелином короткие волосы, умудрялась заставить держаться в них ленточку стоимостью один су за метр. «Я хотела выглядеть милашкой, а получалась пучком зелени для салата», – сетовала Кики в интервью еженедельнику «Иси Пари Эбдо» летом 1950 года.
Чрево Парижа: соблазны наступают
Когда девочке было двенадцать, мать прислала бабушке письмо с указанием отправить её в Париж – якобы для того, чтобы дочь научилась читать, писать и считать. На самом деле Мари намеревалась устроить Алису на работу: детям позволялось трудиться с тринадцати лет. Недолго проучившись в школе и едва освоив азы грамматики, маленькая Прен начала зарабатывать себе на хлеб.
Это был тяжёлый, унизительный труд – будущая светская львица и муза сюрреалистов гнула спину на обувной фабрике, в типографии, в пекарне. Жалких грошей едва хватало, чтобы сводить концы с концами, и всё в бойкой, неглупой, любознательной девочке противилось тому, чтобы всю жизнь тянуть постылую лямку.
Даже тогда Алиса не забывала крошить лепестки искусственной герани своей матери, чтобы придать румянец щекам, и чернить брови жжёными спичками. Она очень рано развилась физически, была чувственна, любопытна и совершенно бесстрашна, впитывая жизнь всеми фибрами крепкого, ладного, соблазнительного тела.
В четырнадцать с половиной лет Мари нашла для дочери работу у булочницы в Сен-Шарле с ночёвкой, едой и тридцатью франками жалованья в месяц.
Полагалось вставать в пять утра, чтобы продавать хлеб за один или два су мужчинам, собирающимся на работу; затем, в семь часов, разносить хлеб заказчикам, бегая по лестницам вверх и вниз, а к девяти утра вернуться в дом, сделать уборку, выполнить кучу поручений, следить, как выпекается хлеб, помочь булочнику доставать его из печи, и снова на кухню, где кричит и ругается хозяйка – злобная, высохшая карга.
Когда счастливый случай свёл юную Алису со скульптором, который предложил ей позировать за деньги, та, не раздумывая, согласилась. Скандал, учинённый матерью, в гневе ворвавшейся в мастерскую и отрекшейся от «дочери-потаскухи», уже ничего не мог изменить.
Кики с горечью признавалась: «Она никогда не была мне матерью, но, несмотря на это, я любила её так сильно, как только может любить маленькое, совершенно одинокое существо, сродни несчастной, побитой собаке, лижущей руки своего хозяина. Я никогда не смела выговорить слово «мама».
Так, во тьме и хаосе, холоде и бездушном, почти безвоздушном, пространстве рождалась звезда.
Шляпка как пропуск в рай
Хорошенькую мадемуазель ничуть не заботило, что скажут люди – гораздо большее огорчение вызывало упрямство хозяина кафе «Ротонда» папаши Либиона, который ни за что не пускал её в большую комнату, потому что у девушки не было шляпки.
Café de la Rotonde на углу бульвара Монпарнас и бульвара Распай было местом встречи парижской богемы и интеллектуалов. Озорная вихрастая хохотушка чувствовала себя причастной к миру искусства и негодовала, пуская в ход весь известный ей лексикон парижских подворотен.
В большом зале собирались писатели, художники, известные политики и дамы полусвета: роскошная креолка Айша – натурщица, пользующаяся огромным спросом; танцовщица Жермен с пылким взором, Пакеретт и Мадо. У каждой своя индивидуальность, свой стиль и своя мораль, и Алиса, чтобы войти в вожделенный зал «Ротонды», готова была проследовать туда на голове.
Со временем появилась и шляпка (дивное сооружение из чёрного атласа с серебряной тесьмой по краю, в котором Кики, по собственному признанию, напоминала «маркиза, потерявшего свой парик»), и старый плащ, и даже шикарные туфли – правда, на три размера больше, но что за беда!
Круг её профессиональных связей ширился день ото дня, и однажды подруга познакомила начинающую натурщицу с художником Хаимом Сутиным, в которого, цитируя нашу героиню, она «в тот же день втюрилась, и мы какое-то время постоянно встречались».
В те годы будущие знаменитости «Парижской школы» не шиковали: Кики вспоминала, что «Сутин провёл ночь, сжигая в камине всё что мог, чтобы нам было тепло». Но Алису Прен, с детства познавшую самое дно нищеты, не могли испугать такие мелочи.
Муза с профилем «фаршированного лосося»
Новый приятель ввёл её в артистические круги. Кики познакомилась с Моисеем Кислингом, Андре Дереном, Пабло Гаргальо, Амедео Модильяни, Морисом Утрилло и уже знакомым нам «парижским самураем» Цугухару Фудзитой, которого монпарнасское братство за экстравагантность и склонность к эпатажу называло «Фу-фу» (фр. fou – сумасшедший).
Фудзита вспоминал, как однажды Кики, появившись в его мастерской, чтобы позировать, заняла место художника перед мольбертом, приказала не двигаться и начала писать его портрет.
«Она пососала и покусала все мои карандаши, потеряла мой ластик и, довольная, начала танцевать, пить и орать, растоптав коробку камамбера. Потребовав с меня деньги за позирование, она победно удалилась, захватив с собой написанный ею портрет. Я не могу с уверенностью сказать, кто из нас был художником в тот день».
Спустя всего несколько минут американский миллионер купил у Кики эту картину за «совершенно возмутительную цену».
Впрочем, Фудзита тоже внакладе не остался: написанная им «Обнажённая Кики» произвела фурор в Осеннем Салоне. С утра о ней судачили все газеты, в полдень художника поздравил министр, а вечером картина была продана коллекционеру за баснословные восемь тысяч франков, часть из которых Фудзита отдал Кики.
Слава провинциалки росла. Теперь это была не безвестная Алиса Прен, а Кики – парижская знаменитость и неотъемлемая часть светской жизни квартала художников; муза, подруга, возлюбленная многих из них.
«Её макияж был произведением искусства сам по себе. Глубокий алый цвет, которым она красила губы, подчеркивал чувственный и лукавый рисунок рта. Её лицо было прекрасно, но мне оно больше нравилось в полный профиль, когда имело линейное совершенство фаршированного лосося».
*
*
*
*
*
*
