«Роста она была скверного, руки и ноги короткие», но Сталин со своей Стрекозой был очень щедр

— Она маленького роста, с громадной головой, с толстенькими ногами и коротенькими ручками. Например, ей дали «Лебединое озеро». Это смотреть было невозможно, потому что это было антихудожественно. Но она как-то умела с директором ладить. Вечно в директорском кабинете сидела.

Юная Майя в очередной раз слушала, как ее острая на язык тетя Мита самозабвенно перемывала косточки своей сопернице. Любые упоминания о приме Большого театра Ольге Лепешинской в их доме всегда звучали исключительно в негативном ключе…

«В театре ее справедливо боялись»

Суламифь Мессерер и Ольга Лепешинская считались артистками одного амплуа. Обе — страстные, техничные, полные жизненной энергии, они часто сменяли друг друга в исполнении одних и тех же партий.

Такая конкуренция сама по себе не способствовала дружбе, но существовало ещё одно, более весомое обстоятельство, из-за которого Суламифь Михайловна порой не могла скрыть свою нелюбовь к Лепешинской, полагая, что та получала роли не столько благодаря таланту, сколько из-за близости к власть предержащим.

В театре ее справедливо боялись и, несмотря на улыбки, которые она расточала, без преувеличения, каждому, замолкали на полуслове, при ее появлении стишали голос.

Особенно когда в заполненной людьми директорской ложе она снимала телефонную трубку и отчетливо, звонко спрашивала невидимого на другом конце провода абонента: «Алло, это Кремль?» (из воспоминаний племянницы Суламифь Майи Плисецкой)

Эту глубокую неприязнь, наряду со страстью к балету, Суламифь передала своей племяннице Майе Плисецкой. Девочка считалась дочерью «врага народа». Ее отец был расстрелян, а мать, наотрез отказавшаяся свидетельствовать против мужа, отправлена в лагерь. Тетка спасла Майю от детского дома и во многом повлияла на ее дальнейшую судьбу.

Неудивительно, что девушка с опаской смотрела на людей, подобных Лепешинской, считавшейся тогда любимицей Сталина. И даже многие десятилетия спустя Майя не смогла удержаться от колкости в адрес Ольги Васильевны в своей книге, по сути повторив те самые язвительные эпитеты, которые в детстве слышала от тети Миты:

Лепешинская вовсе не была моим идеалом. Роста она была скверного, руки и ноги короткие, голова всегда напоминала мне маску ряженого на масленичном гулянии. Пальцы-крохи никак не улучшали пропорций тела…

«Майю можно понять!»

— А мне эта книга понравилась! Она написана человеком с абсолютной искренностью. Подчас это звучит немного грубо, но вы знаете… Майю можно понять! У нее было такое тяжелое детство! — неожиданно отозвалась о мемуарах Плисецкой сама Ольга Васильевна.

И хотя в ее доброжелательность не очень верили, Лепешинская старалась избегать театральных склок. Свои неудачи она не замалчивала, отдавая должное таланту коллег. Ведь лирические героини никогда не были ее коньком, она сама отказалась танцевать в «Лебедином озере», признав, что с партией Одетты-Одиллии действительно не справилась:

— И я танцевала целиком «Умирающего лебедя». Плохо! Это не мое.

Зато Ольгу очень любил зритель и, конечно, товарищ Сталин. А позже и сама Плисецкая отдавала должное ее незаурядному таланту танцовщицы. Ведь многие в 1930-40-х годах ходили в Большой именно «на Лепешинскую»: по азарту, темпераменту и технике с ней мало кто мог сравниться.

Маленькая, легкая, жизнерадостная и абсолютно бесстрашная, она не боялась самых немыслимых поддержек и трюков. С далекого разбега без оглядки бросалась «рыбкой» в руки партнера, который ловил ее, поворачиваясь лицом только в самый последний момент.

«В искусстве Лепешинской всегда подкупают неизбывная молодость и бойкое, деятельное жизнелюбие», — писали тогда в газетах.

«Я — абсолютно продукт советской власти!»

Про то, что она любимая балерина Сталина, Ольга узнала от его секретаря Александра Поскребышева. Один только балет «Пламя Парижа» с ее участием Иосиф Виссарионович посетил семь раз. Лепешинская объясняла особое отношение вождя своей бурной общественной деятельностью.

Член партии, участница всех возможных комитетов и президиумов, она искренне наслаждалась выступлениями с трибуны, демонстрируя свою приверженность идеалам, словно хотела доказать, что она «на 150 процентов своя». Ольга говорила, что тем самым «старалась искупить свое дворянское происхождение».

Я была беззаветно влюблена в комсомол. Ведь я — абсолютно продукт советской власти. Это была замечательная пора!

«Старалась искупить свое дворянское происхождение»

Ольга родилась до революции, в 1916 году. Ее дедушка был известным народовольцем, а двоюродный дядя когда-то находился в ссылке вместе с Лениным — и это была лучшая «индульгенция» в период смуты и гражданской войны.

Лепешинские хоть и являлись по происхождению дворянами, но потрясения тех лет обошли их стороной. Отец Ольги Василий Васильевич был крупным инженером, возводившим еще Китайско-Восточную железную дорогу и стал востребованным у новой власти как эксперт по проектированию мостов. Увлечение дочери танцами он считал делом легкомысленным.

Все будут говорить, что у Лепешинских две дочери: одна умная, другая — балерина», — бурчал отец.

Однако его супруга Мария Сергеевна все-таки тайком отвела дочь в балетную школу, но в зачислении Оленьке отказали — комиссия сочла других претенденток более одаренными.

«Стрекоза Сталина»

Еще совсем юной Ольга стала участвовать в Кремлевских концертах, которые всегда были отдельным жанром и проводились для партийной элиты и их гостей. Тогда 17-летнюю балерину взяли под свое крыло кремлевские жены.

Особенно близкие отношения у нее сложились с Полиной Семеновной Жемчужиной, супругой Молотова. Та вплотную занялась ее воспитанием, приучала к общественной деятельности, возила по детским домам. И большую часть своего жалованья Лепешинская потом до конца своих дней отдавала детям.

Свою первую Сталинскую премию, полученную перед началом Великой Отечественной войны, Ольга также почти всю отдала фонду обороны (а это были огромные деньги по тем меркам). Говорят, когда Сталин прочитал имена кандидатов, он вычеркнул чью-то фамилию и от руки вписал туда Лепешинскую. Всего за всю жизнь она получила четыре таких премии и много других наград.

Мне их просто некуда вешать, — шутила Ольга Васильевна.

Определенно вождь народов испытывал симпатию к «истинно советской балерине» и баловал ее подарками.

— Как живете, Стрекоза? — говорил он ей, положив руку на плечо.

Однажды на приеме в Кремле Ольга пила шампанское, и ей очень понравились бокалы. На следующий день ей доставили пару таких фужеров с гравировкой «Попрыгунье-стрекозе от И. Сталина».

«Бал у Сатаны»

Балерину любили не только в Кремле: желанной гостьей она была и в резиденции американского посла Уильяма Буллита. Он называл ее Лелей. Посол оказался любителем необычных развлечений, и американское консульство именовалось в дипломатической Москве не иначе, как «Цирком Билла Буллита».

В 1935 году советская элита, «все, кто имел значение в Москве, кроме Сталина», были приглашены туда на прием, который в итоге стал прототипом булгаковского «Бала у Сатаны», а сам посол — Воланда. По воспоминаниям очевидцев, мероприятие закончилось в 9 утра «лезгинкой, которую Тухачевский исполнил со знаменитой Лелей Лепешинской».

«По посольству обычно бегали две-три балерины. Они приходили на ланч или на ужин и потом сидели до зари, болтая и выпивая».

Позже директор ФБР Эдгар Гувер сообщал Президенту Рузвельту, что отношения их дипломатов с русскими девушками ведут «к поразительным утечкам», и в 1936 году Буллит был из Москвы отозван, а многие участники того самого бала, в том числе и партнер Ольги по танцам — маршал Тухачевский, вскоре были репрессированы.

Работала ли Лепешинская на разведку — доподлинно, конечно, неизвестно. Она никогда не упоминала в своих интервью никаких мужчин, кроме трех законных супругов и то исключительно с положительной стороны: «У меня были очень хорошие мужья». И постоянно приписываемый ей молвой роман со Сталиным она также всегда отрицала.

Мы были в него все влюблены. Он мог быть и очень милым, и очень хорошим, но, вероятно, это просто казалось. Потому что по натуре он был плохой человек — мстительный и злой. И то, что он сделал со страной, — этого история ему не простит.

«…на этом моя партийная деятельность кончилась. Я стала просто балериной»

Неожиданно для «Стрекозы Сталина»? А просто не все в ее судьбе складывалось так сказочно, репрессии конца 1930-х не обошли стороной и ее семью. Когда арестовали родную сестру ее отца и двух племянниц, очарование идеями «равенства и братства» у Ольги прошло. Нет, она не сожгла свой партбилет, но:

…на этом моя партийная деятельность кончилась. Я стала просто балериной. После ареста тети Шуры я перестала верить во все эти лозунги. Она не могла совершить никакой ошибки, чтобы сесть в тюрьму.

После войны в опалу попала и ее старшая подруга и наставница Полина Семеновна Жемчужина-Молотова, а ее последующий арест очень повлиял на Лепешинскую, став для нее личной трагедией. Хотя ей самой опасаться пока было нечего. Ее репутация в Кремле по-прежнему казалась безупречной.

Все годы войны она прошла с концертами в специально созданных фронтовых бригадах, стерев в лоскуты не один десяток балетных туфелек, пока ее не вызвал в столицу телеграммой балетмейстер Захаров:

Немедленно возвращайтесь в Москву — для вас делаю «Золушку»

С Улановой «по таланту отстояли друг от друга на километры»

В театре все знали, что балет «Золушка» создавался под приму Галину Уланову, именно для нее писал музыку Сергей Прокофьев, но однажды ее вызвали в дирекцию и просто поставили перед фактом, что по личному распоряжению Сталина премьеру будет исполнять Лепешинская, хотя сама Ольга всегда признавала: Улановой она не соперница.

Они могли танцевать одни и те же партии, делили одну гримерку, но «по таланту отстояли друг от друга на километры» и практически не разговаривали.

О каком соперничестве вы спрашиваете? Мы были с ней вместе, но никогда не были рядом! Рядом с Улановой могла быть только Марина Семенова, эта фантастически талантливая балерина, обликом напоминавшая античную богиню… Вот кто был с Улановой вровень, а мы — нет, мы всегда были ниже…

Многие связывали успешную карьеру Лепешинской с высоким положением ее второго супруга. Их брак со стороны казался странным — не все верили, что знаменитая балерина добровольно и по любви вышла замуж за такого страшного человека.

Ее мужем был устрашающий чекистский генерал Райхман, входивший в ближайшее окружение Берии, — писала Майя Плисецкая в своей книге.

«Ее мужем был устрашающий чекистский генерал Райхман»

Генерал госбезопасности Леонид Федорович Райхман появился в жизни Ольги непосредственно перед началом войны. Для многих их союз стал неожиданностью, поскольку до этого момента у Лепешинской был ранний и внешне вполне благополучный брак с режиссёром Ильёй Траубергом.

Их довольно трогательные отношения начинались по переписке, лишь спустя два года они поженились. Режиссер снял свою молодую супругу в фильме «Концерт-вальс», после чего внезапно исчез из ее жизни и его место занял Райхман.

К моменту знакомства с Лепешинской Райхман уже сделал стремительную карьеру в НКВД (позже — МГБ). Он занимался и «врагами народа», и внешней разведкой, был активным участником сталинских репрессий и доверенным лицом Берии. Леонид Федорович (его настоящее имя — Элизар Файтелевич) славился довольно жесткими методами работы, о допросах в его кабинете остались кое-какие воспоминания:

С каждым часом Райхман накалялся, орал до хрипоты, размахивал руками, потрясал кулаками. Раздражение переходит в исступление, даже в искусственно подогреваемое истерическое состояние — крики, хлопанье графином об пол или в стену через голову подследственного, вопли, угрозы, — рассказывала в своих мемуарах отправленная Райхманом в лагеря ГУЛАГа историк Адда Войтоловская.

Через секунду после этого Райхман мог поднял телефонную трубку, и его лицо моментально преображалось:

— Я бесконечно счастлив, что ты сама позвонила, дорогая детка. Спектакль уже кончился? В грандиозном успехе ни на секунду не сомневался. Устала выходить на поклоны? Крошка моя! Поздравляю тысячу раз. Обнимаю нежно. Умоляю, скорей ложись отдыхать, детка. Умоляю… Скоро приеду…

«Он был во всем благороден»

Брак с Лепешинской тоже стал для Леонида Федоровича вторым. Он был старше Ольги на восемь лет. Поговаривали, что ради нее он оставил свою первую семью, а со своей балериной обращался очень бережно, заваливая ее подарками: «…хрусталь, драгоценные сервизы, палантин из горностая, шубка из соболя, валенсийские кружева, колье из рубинов…».

Неужели она не могла догадаться, ценой жизни скольких невинных людей были добыты эти подарки? — вопрошает в своей книге режиссер Наталья Сац, также прошедшая через допросы у Райхмана.

— Мой муж работал в МГБ — так стало называться НКВД. Он помог всей нашей семье, когда началась война, когда нас переправляли в очень тяжелых условиях… Мы прожили вместе 13 лет. Мой муж был выдающимся человеком. Я его вспоминаю с очень хорошим чувством. Он был во всем благороден, — отвечала годы спустя Ольга Васильевна.

Когда начались аресты в ее собственной семье, Лепешинская получила от этого человека защиту. Очевидно, что за пределами своего кабинета Райхман был совсем другим человеком. Говорили, что у него был хороший голос и слух, он вполне мог исполнять оперные партии, но выбрал иной путь.

Вы ничего не знаете про наше время. Мы многим и многими жертвовали во имя будущего… а отдельные ошибки явились результатом той обстановки, в которой мне пришлось работать, — годы спустя говорил сам Леонид Федорович.

«Как она могла относиться к балерине, у которой муж в МГБ?»

После перевода в Москву Райхман руководил агентурно-оперативной работой в среде творческой интеллигенции. Он вполне мог участвовать в допросах отца и матери Майи Плисецкой, отсюда могли быть и корни ее такого неприязненного отношения к Лепешинской, вылившегося на страницы книги.

Как могла она относиться к балерине, у которой муж в МГБ? И обо мне, между прочим, там еще хорошо сказано: что ноги у меня кривые и что мужья у меня были один генералом МГБ, а другой — генералом армии… Непонятно, правда, почему нужно, говоря о балерине, описывать не то, как она танцует, а ее мужей, — комментировала книгу Плисецкой Ольга Васильевна Лепешинская.

Возможно, в тот момент Лепешинская вспоминала свое детство. Когда у нее не получались фуэте, они с матерью каждый вечер после занятий «подкупали» охранника папиросами, и тот открывал им репетиционный зал.

Здесь юная танцовщица снова и снова оттачивала коварный элемент: сначала она вылетала в сторону после шести фуэте, потом — после восьми, а вскоре на спор могла прокрутить все пятьдесят! Все-таки выдающейся балериной она сделала себя сама. Упорным трудом у станка, год за годом компенсируя все то, что ей не додала природа.

— Вы вообще знаете, что такое балет? — отвечала Ольга Васильевна на очередной вопрос о влиятельных мужьях. — Я вам расскажу. Или ты умеешь танцевать — или не умеешь. В нашем деле все просто. Какой муж сделает это за тебя? Как?

Однажды Ольга Васильевна позвонила Плисецкой и сказала:

— Майя, какой ты была для меня фантастически талантливой балериной до появления этой книги, такой и осталась после нее…

Эта маленькая женщина никогда не держала зла, хотя через многое ей пришлось пройти лично. Как-то октябрьским вечером 1951 года «устрашающий» генерал Райхман не вернулся домой, он был арестован прямо на улице. И у Ольги началась в жизни черная полоса…

Меня тяжко трепала судьба. Бывали времена настолько трудные, что не всякий смог бы вынести…