Он долго не верил в cмepть своей Настички. Отказывался верить. Так нелепо все было. Вышел из дома на пять минут в ближайшую аптеку за лекарством для нее. Пришел — жены нет. Помощница по хозяйству развела руками:
— Глазом не успела моргнуть, как Анастасия Николаевна выбежали из квартиры. Я еле успела спросить: надолго ли? Барыня ответила: «Не знаю!»
Холодным дождливым сентябрьским вечером 1921 года жена Федора Сологуба, воспользовавшись его отсутствием, выскочила на улицу в замешательстве и бегом направилась на Петроградскую сторону, где жила ее сестра Александра. Не дойдя несколько метров до ее дома она бросилась с Тучкова моста в воду.
Со слов прохожих, женщину выловили из воды и отвели в аптеку отогреться, получить необходимую помощь и подождать врача. Дальше ее след терялся. И Сологуб стал ее ждать. Она вернется. Она непременно вернется. Она не может так просто покинуть его. Ведь такой любви, как у них, не было на всем белом свете.
…Настя родилась шестым ребенком в семье курского адвоката Николая Николаевича Чеботаревского и его супруги Анастасии Николаевны, принадлежащей к роду князей Агей-Швили. Всего у них было семеро детей. Вскоре Чеботаревские перебрались в Москву. Когда Насте было три года, мать, страдавшая душевным расстройством, покончила с собой.
Овдовев, и выдержав положенный траур, Николай Николаевич привел в дом молодую супругу. Мачеха не занималась приемными детьми и эти обязанности на себя взяли старшая дочь-подросток Александра и гувернантки.
«Впечатления детства — самые безотрадные, до гимназии были всецело на попечении немок-гувернанток, при отсутствии всяких внешних впечатлений и в огромном количестве поглощаемых без разбору книг (в 8 лет читала «Что делать», Захер-Мазоха, Теккерея). Жила исключительно фантазией: игры с братом и сестрою носили литературно-подражательный характер» , — вспоминала Анастасия.
Девочка росла болезненно впечатлительной, мечтательной и рано начала писать стихи. Настя окончила частную московскую гимназию Перепелкиной, одну из лучших в Москве, подрабатывала преподаванием, с 1903 года училась в Париже в Русской Высшей школе общественных наук. С того же времени стала выпускать обзоры, статьи, рассказы, переводила Метерлинка, Мопассана, Октава Мирбо.
Еще в юности у Насти проявилась душевная болезнь — в чередованиях энергичной деятельности и полного безволия.
Вернувшись в Петербург в 1905 году, Анастасия стала работать в «Журнале для всех». Лишенная домашнего тепла, Настя потянулась к взрослому мужчине, который ей в отцы годился.
У нее случился роман с издателем и бывшим оперным певцом Виктором Сергеевичем Миролюбовым, который был ее на семнадцать лет старше. Романтическое увлечение не закончилось браком, а потом в жизни Насти возник поэт и писатель Федор Сологуб. Сологуб был человек чрезвычайно неуживчивый, со странностями.
До встречи с Анастасией он слыл убежденным холостяком и «кирпичом в сюртуке». «Хорошенькая кошечка» и «литературная гетерка», как называла Настю жена поэта Вячеслава Иванова, пленила поэта. Маленькая, смуглая, беспокойная, она и впрямь походила на кошечку. После первой встречи они практически не расставались. Ей было 30, ему 44.
Влюбленный Сологуб обращается к ней вначале по имени-отчеству «уважаемая Анастасия Николаевна», а спустя несколько недель — «милая дерзилочка Настичка», «целую все и еще что-нибудь…»
И Настичка переезжает к возлюбленному в его квартиру, перекраивает жизнь и холостяцкий быт Сологуба. Писательница Тэффи ревниво отмечала, что жизнь Федора Кузьмича пошла «по-ненужному»… Но это был счастливый брак.
Чеботаревская с юности любила костюмированные вечера и даже собственноручно шила себе платья для подобных праздников. Теперь в жизни Федора Сологуба появились ужины на тридцать человек гостей, шампанское, огромные букеты цветов, обязательные премьеры в театрах, домашние балы и маскарады.
Потому что так хотела Анастасия Николаевна. На людях супруги появлялись держась за руки, довольные и счастливые.
Знакомым литераторам они присылали приглашения в салон Сологуба-Чеботаревской. Блок, получив подобное приглашение в ужасе говорил: «Я не знал как от них отделаться!»
Но ходил… Танцевали до упаду, наряжались вакханками, римскими сенаторами и легионерами. Кто-то просто курил в турецкой комнате. На диванах обнимались парочки. Поэты читали стихи. Чеботаревская вносила свою лепту в декорирование салона: покупала золоченую и розовую мебель, зеркала, бархатные гардины.
С Анастасией Федор Кузьмич внешне сильно изменился. Жена заставила его сбрить усы и бороду, теперь он выглядел намного моложе и на маскараде мог успешно изображать древнеримского легионера. И он был абсолютно счастлив со своей Настичкой.
Чеботаревская, женщина страстная и увлекающаяся, с настоящей маниакальностью стала следить за тем, чтобы мужа вдруг ничто не обидело, чтобы никто не проявил к нему каких бы то ни было признаков неуважения.
Имеются сведения современников и об эротических приключениях четы Сологуб: о том, что Федор Кузьмич якобы сек жену в меблированных комнатах, а однажды познакомил ее с падшей женщиной и был совершенно не был против, когда Чеботаревская кокетничала с другими мужчинами. Но чего не выдумают злые языки…
В литературных кругах «салон» Чеботаревской знали и часто посещали, но хозяйку дома откровенно невзлюбили — и за то, как она преобразила Сологуба, и вследствие особенностей ее характера.
Она была мнительна и подозрительна, мемуаристы порой изображали эти качества в утрированном виде. То рыжий дворник у нее — немецкий шпион, то молоко продавцы водой разбавляют.
Но чего не отнять у Анастасии Николаевны, так это то, что она верила в талант и гениальность мужа и всецело была ему преданна. Она устраивала его лекционные турне, прославившие поэта по всей стране, редактировала его стихи и рассказы, находила переводы, наиболее подходящие к творческой манере Сологуба и всячески помогала ему в работе.
Теперь Сологуб повести и рассказы писал вместе с Анастасией. Тэффи заметила, что в его произведениях появилось что-то новое. Сологуб ей признался, что под своим именем он публикует «Настичкины произведения». Мотивация тут прозрачная: за имя Сологуба журналы платили больше, и не было риска, что текст в итоге завернут.
Настя была прекрасной переводчицей. Она первой в России перевела Стендаля «Красное и черное». Жизнь супругов была насыщенной и благополучной.
Но после 1917 года у Солгубов появилось желание уехать из страны. Из просторной и благоустроенной квартиры, некогда бывшей одним из центров культурной жизни Петербурга, их выселили, реквизировав и мебель, и одежду, и книги, так что теперь они прозябали в мало приспособленной для жилья нетопленой комнатнке. После революции Сологуб с женой поселятся на 10-ой линии Васильевского острова, в доме 5/37.
Вместе с женой Федор Кузьмич упорно пытался получить разрешение на выезд за границу, но раз за разом терпел неудачу. Был момент, когда разрешение уже было получено, но в последний момент отъезду помешал нарком Луначарский. Его возмутило, что разрешение выдали врагу пролетариата Сологубу, в то время как поэту революции Блоку — нет.
Чеботаревская, «блестя глазами», бегала по городу, торопила события, рассказывала даже на улице, в очереди за хлебом, что скоро сбудется ее мечта — наконец «вырваться из ада», уехать в Париж…
«То, что ад в ней самой и никакой Париж с «белыми булками и портвейном для Федора Кузьмича» ничего не изменит — не сознавала, — пишет Георгий Иванов. — Отводила в сторону «друзей»… шептала: через десять дней…»
В начале сентября она прислала записку сестре Ольге, в которой просила немедленно прийти к ней. «Я очень плохо себя чувствую, боюсь, что заболею, как тогда». И сделала приписку: просила не оставлять в случае чего Федора Кузьмича.
Все эти перипетии расшатали бы нервы и здоровому человеку, но и без того нервную Чеботаревскую вогнали в состояние психоза. 23 сентября 1921 года она выбежала в дождь без шляпы, потому что вдруг, со страшной силой прорвалась мучившая ее всю жизнь тревога.
Какой-то матрос видел, как бросилась в реку с моста женщина… Он не успел ее удержать. Был вечер. Фонари в то время не зажигались. Матрос не разобрал ни лица женщины, ни как она была одета. Кажется, она была без шляпы?
Кажется, на ней было серое пальто-накидка, как на исчезнувшей Чеботаревской?.. Тела не нашли, может быть, и не искали. Кому хотелось плавать в ледяной воде из-за какой-то там жены какого-то там Сологуба? Нева скоро покрылась льдом.
А Солгуб не изменил ничего в распорядке своей жизни. В хорошую погоду выходил гулять — по девятой линии к Неве, задумчиво стоял и всматривался в воду.
Вечером под зеленой лампой, в столовой, — писал стихи или занимался переводами. Когда его навещали, он принимал гостей все с той же холодной любезностью, как всегда. Иногда в разговоре — вскользь упоминал о Чеботаревской таким тоном, точно она ушла ненадолго из дому.
Страшно подумать, долгих семь месяцев будет надеяться и ждать Настичку в этом доме Федор Кузьмич, накрывать стол на двоих и не прикасаться к ее вязанию: одна спица воткнута в клубок шерсти, другая рядом — все как оставила она… Он не верил в смерть жены.
«Три миллиона рублей тому, кто укажет, где находится больная женщина, ушедшая из дому… худая, брюнетка, лет сорок, черные волосы, большие глаза… была одета в темно-красный костюм с черным, серое пальто…», — подал объявление в газету Федор Кузьмич. И сотни объявлений расклеил лично на домах и столбах.
Весной, когда лед сошел и тело Чеботаревской нашли, Сологуб опознал ее. После похорон он заперся у себя в квартире и две недели провел дома. По просьбе Федора Кузьмича прислуга ходила в Публичную библиотеку за книгами. Знакомых удивляло, что книги, которые брал Сологуб, были все по высшей математике. К чему они поэту?
«Потом Сологуб стал снова появляться то здесь, то там, стал принимать, если к нему приходили. О Анастасии Николаевне как о живой не говорил больше, и второй прибор на стол уже не ставился. В остальном, казалось, ни в нем, ни в его жизни ничего не изменилось. Зачем ему нужны были математические книги, — узнали позже.
Один знакомый, пришедший навестить его, увидел на столе рукопись, полную каких-то выкладок. Он спросил Сологуба, что это.
— Это дифференциалы.
— Вы занимаетесь математикой?
— Я хотел проверить, есть ли загробная жизнь.
— При помощи дифференциалов?
Сологуб «каменно» улыбнулся.
— Да. И проверил. Загробная жизнь существует, И я снова встречусь с Анастасией Николаевной…» — писал Георгий Иванов в «Петербургских зимах».
И снова Сологуб надевал старое пальто, выходил из дому, долго бродил по городу, останавливаясь у замерзшей воды, и в голове сами по себе складывались строки:
В мире нет желанной цели,
Тяжки цепи бытия.
Спи в подводной колыбели,
Настя бедная моя.
Стихи называются «Колыбельная Насте», под ними дата: “30 ноября 1921 года” и место появления на свет: “Санкт-Петербург. Улицы”.
После смерти жены Сологуб уже не захотел уезжать из России. Он умрет через шесть лет. В декабре, как и предсказал в стихах. Он сам пожелал умереть, чтобы встретиться с Анастасией Николаевной.
«Она отдала мне свою душу, — писал Федор Кузьмич, — а мою унесла с собой. Но как ни тяжело мне, я теперь знаю, что смерти нет. И она, любимая, со мною».
Николай Оцуп и Иванов-Разумник считали, что Чеботаревская «принесла себя в жертву», спасая Сологуба. Она решила, пишет Разумник, что после смерти Блока и Гумилева третьей жертвой станет ее муж. И спасти его можно, только заслонив собой…
Душевное расстройство (маниакально-депрессивный псиxоз или циркулярный пcиxoз), привело к трагическому концу не только Анастасию и ее мать. В 1925 году в проруби в Москве-реке утопилась Александра Чеботаревская, сестра Анастасии Николаевны.
