В начале 1920-х чекисты нагрянули в Смоленск. Но ловили они отнюдь не воров и бандитов, а тунеядцев и любителей «тусовки».
Они пили целыми днями, сожительствовали с проститутками и устраивали такой разврат, что белым офицерам, чей моральный облик очерняли в то время, как могли, оставалось только позавидовать. Аресты длились несколько дней. Случай, кстати, не уникальный.
Притоны, золото, выпивка
В Смоленске по делу о «тусовке» проходил некий Дзяворук. Он был секретарем исполкома (не последний человек). Говорят, любил напиваться и танцевать с женщинами легкого поведения в общественных местах.
Даже неоднократно был замечен на крыше своего дома в обнимку с полуголой дамой. Дом, кстати, свой называл «Пей до дна». Название в округе было известно всем.
В Астрахани одна смазливая и ярая революционерка по фамилии Алексеева шесть лет использовала собственную квартиру в качестве притона. Посещали ее партийные деятели регулярно, слух о восхитительных оргиях, которыми она руководила, дошел даже до столицы.
Всех столичных служащих спешно провожали к Алексеевой, чтобы та убедила их в том, что не следует при проверке проявлять чрезмерную ретивость. Организация, руководимая Алексеевой, называлась в делах, которые были против нее открыты, «Блядоходом».
Что интересно, Алексеева, в виду того, что дело ее началось в конце 1920-х, не понесла достаточного наказания. Слишком высокопоставленными были те, кто посещал ее квартиру.
В столице гнездо разврата находилось не где-нибудь, а в Кремле. Главный развратник – кремлевский завхоз Авель Енукидзе. Его обвиняли в растлении женщин, находившихся в его подчинении. Особенно страдали от него молодые девушки, желающие работать в «непыльных» условиях. Комсомолкам предлагалось такое, от чего краснели даже профессиональные барышни.
Приходилось соглашаться. Когда комсомолки ему надоели, в поле зрения ловеласа попали даже пионерки (каким образом Авель знакомился с такими юными девицами, неизвестно). Долгое время «порочною душонку» завхоза не могли познать.
Но после начала чисток от него поспешили избавиться. Естественно, что обвинили во всех грехах, какие возможно. В 1937 году даже расстреляли, как троцкиста и вообще не слишком благонадежного.
Обвинение и расстрел, кстати, не позволяют с достоверностью говорить о том, что Авель действительно был причастен к преступлениям, в которых его обвиняли. Возможно, что его просто-напросто оклеветали.
«Интурист» и девочки для развлечений
В 1935 году, когда чистки уже начались, Сергей Месхи внезапно оказался в числе тех, кого вызвали в «контору». Он возглавлял московское отделение «Интуриста», считался старым членом партии и был на хорошем счету. Но кого это могло в то время остановить.
Месхи предъявили обвинение в том, что он использовал работу в преступных целях. Развратник, он, в общем. Сотрудницы страдали от его рук и рук его подчиненных. Был у Месхи целый гарем наложниц и попасть в него было нелегко.
Кандидатка, успешно прошедшая собеседование, могла рассчитывать на регулярные премии, дорогую одежду и украшения, еду по самому изысканному вкусу. К тем, кто был не согласен стать одной из его «девочек» Месхи применял различные меры финансового характера.
Но мог и побить. После проведенного расследования было установлено, что Месхи таким образом совратил не менее 300 советских гражданок, за что и был отправлен в лагерь.
Интересно, что чистка партии от развратников всякого рода, только начиналась. Граждан попросили быть бдительными и докладывать о любых недобросовестных «товарищах». В НКВД посыпались жалобы. Сдавали всех, но больше всего тех, кому завидовали. Так, был осужден один из солистов Большого театра. Его обвиняли в растлении несовершеннолетних девушек.
С помощью клеветы избавлялись так же и от тех, кого ненавидели, кто был соперником в любви или на работе. Один «товарищ» заявил, что новый муж его бывшей супруги растлил его дочь 12 лет. Без суда и следствия того отправили подальше.
Неизвестно, что потом сделала супруга клеветнику. Но, скорее всего, ничего, поскольку могли пожаловаться и на женщин, которые, якобы вели распутную жизнь.
Иметь любовника все еще не запрещалось, но бдительные соседи не дремали и вполне могли сдать, куда надо. Отделаться общественным осуждением в середине 1930-х годов, едва ли, получилось бы.
Так к концу 1930-х в аппарате не осталось «развратников», все, кто не мог быть привлечен по обвинению в разврате, привлекался по обвинению в шпионаже, сочувствию Троцкому и неблагонадежности. Последнее обвинение, казалось бы, более серьезное, но наказание за оба было одинаково – либо лагерь, либо застрел.
