— Забери меня, батюшка! – Умоляла молодая женщина. – Забери от него, молю! Сил моих больше нет!
— Не положено. – Хмуро ответил купец Горский. – Ты ему отдана, вот и терпи. Деваться некуда.
Под Рождество 1790 года Авдотья Власьева, двадцати четырёх лет, печально возвращалась домой к мужу. Суровый и жесткий, много раз поднимавший на нее руку, он встретил ее с хлыстом в руках. Законный супруг и хозяин, господин в собственном доме. Не знала тогда Авдотья, что мучиться ей осталось всего три года.
Московские купцы старались своих детей венчать с ровней. В конце XVIII века дворяне неохотно принимали «торговых людей» в свой круг. А выдавать дочерей за крестьян или ремесленников, купцы считали мезальянсом. Поэтому сызмальства внушали подрастающему поколению: «Искать пару будем среди своих!».
Вот и Дунюшка Горская, дочь купца, твердо знала, что пойдет замуж за мужчину из своего сословия. Правда, нет-нет да и бросала мечтательный взгляд на особняк князей Голицыных.
— Даже не думай! – Сурово отрезал отец. – Нам в дворянство путь заказан. Графы и князья на таких как ты и не смотрят. Если только денег слишком много…
Горские были купцами средней руки, в первую гильдию не выбивались, но и в третьей не отставали. Но приданое для Авдотьи собрали хорошее, солидное. Так что, когда в 1784-м посватался к девушке Василий Власьев, отец не сразу дал согласие на брак.
Надеялся, что подберется жених посерьезнее. Василий и его брат незадолго до этого переехали в Москву из Можайска, занимались разъездной торговлей. И все-таки Горскому пришлось поторопиться – здоровье подводило. Испугался купец, что покинет этот мир, и некому будет позаботиться о дочери. Так Дунюшку и выдали замуж.
Власьев был на шестнадцать лет старше жены, происходил из крестьян. А в крестьянском быту жен держали строго, и поколачивали при случае. Как раз по этой причине купцы от таких женихов обычно нос воротили – ведь у них подобные порядки не приветствовались!
Хотя Василий Власьев и пустил корни в Москве, и дело у него пошло, старые привычки, усвоенные с детских лет, остались.
Авдотья к такому обращению не привыкла, и после первой же некрасивой семейной сцены убежала к отцу. Как была – простоволосая, в домашнем платье, даже шаль на плечи не накинула.
— Терпи, деваться некуда. – Присудил отец. – Раз так судьба сложилась, ничего не поделать…
Говоря по правде, Горскому было жаль свою дочь. Не для того растил, чтобы крестьянский сын на нее руку поднимал! Да как вмешаться? Сам благословил, сам поспешил. Как говорили в ту пору: «Женитьба на Руси есть, а «разженитьбы» нет»!
Один за другим появились на свет пятеро ребятишек. И еще не раз Авдотья прибегала к отцу плакать. Но в 1793-м случился с Власьевым удар. Попарился в жаркой бане, вернулся домой на Лужнецкую улицу, и упал ничком.
Всплеснула руками Авдотья, да уже поздно было. Остались у нее семилетний сынок Алексей, пятилетняя дочь Лиза, трехлетняя Маша, годовалый Андрюшенька и самая маленькая, только что родившаяся дочь Анечка.
— Ты продавай все, что у мужа было. – Посоветовал кто-то из знакомых. – Как тебе одной управиться? Да с детьми?
Но Авдотья никого не стала слушать. Села за книги со счетами и расходами, прикинула, сколько у нее осталось денег, и решила – будет сама вести дела! И придумала, куда вложиться. Открыла Власьева пивоваренный заводик.
А потом занялась производством ситца. Ткань была дешевая, раскупалась влет. Недаром говорится — кто продает для самых бедных, тот быстро становится богатым. Вот и Авдотья Власьева стала год от года наращивать капиталы.
Едва подкопила денег, снесла старый деревянный дом, в котором жило семейство, да построила новый – каменный, надёжный, с двумя флигелями, с просторным сараем для карет, конюшней и погребами. Была развалина, которую семейство купило за тысячу рублей еще при жизни мужа, появилась настоящая городская усадьба. Оценивали ее уже в восемнадцать тысяч!
Отец смотрел, как дочь ведет дела, и не мог нарадоваться. Успокоилась Авдотья, жизнь ее наладилась. Сама она стала ладная, пополнела, расцвела… Умирая, оставил купец Горский все свое состояние Авдотье. Теперь у Власьевой в руках было несколько предприятий.
Но пришел 1812-й год. Собрав детей и то имущество, что можно было вывезти, покинула Авдотья Москву незадолго до прихода французов. А когда над городом взвилось пламя, смотрела на него, издали, и беззвучно плакала. Чуяло сердце-вещун, что ничего не осталось.
Так и оказалось. В огне пропал и новенький отстроенный дом, и предприятия, и материалы, которые дожидались своего часа для продажи. Была богатая успешная женщина, стала – нищая!
— Компенсацию можно получить. – Посоветовали Авдотье. – В комиссию надо обратиться!
Действительно, после 1812 года император Александр Первый повелел создать «Комиссию для рассмотрения прошений обывателей московской столицы и губернии, потерпевших от неприятеля разорение».
Под диктовку Авдотьи, которая стала плохо видеть, сын сделал опись имущества. Упомянули все, что могли вспомнить. Даже комоды и дубовые стулья по 20 рублей за штуку, и английские часы, что за 150 рублей покупались… Убытков насчитали на двадцать девять тысяч рублей, а получили в итоге… четыре тысячи.
— Ничего. – Не моргнув, сказала Авдотья. – Справимся и с этим. Деваться некуда.
Она все начала с начала. Но открыла теперь бумаготкацкую фабрику. Компенсации хватило только на это, да на скромную квартиру. Однако оборотистая была Авдотья Власьева! Вскоре, с доходов, новый дом отстроила. В 1815-м въехала в свои хоромы, но прожила в них недолго – в том же году отдала Богу душу.
Дело Власьевой продолжили ее дети. Такими же талантами они не блистали, но главное, помнили завет матери: «Терпи, деваться некуда». Вот и держались, покуда было возможно.
