Аринка рыдала навзрыд: свёкор хотел большего. Его взгляды, намеки, ухмылки преследовали бедняжку повсюду. Теперь Аринке стало ясно: Никифор Сидорович — снохач. Глотая слезы, бедняжка повторяла это липкое, холодное как жаба, слово: «Он снохач, снохач».
Близилась ночь, а мужа на полатях больше не было — сослал отец 13-летнего Потапа.
15-летняя крестьянка Аринка Матфеева из села Маминское Екатеринбургского уезда Пермской губернии не знала, радоваться ей или печалиться.
Батюшка нашел ей жениха из соседнего села Кисловское, и, с одной стороны, заманчиво было обзавестись собственной семьей, а с другой, женишок был больно молод — всего 13 годков. Аринка видела суженого всего один раз, и Потап, — так звали парня, — показался ей совсем мальчишкой, еще младше своих лет.
В родительском доме Аринке жилось худо: у отца и матери было семеро детей мал-мала-меньше, пропитание добывали тяжким трудом, и все равно не хватало: иной раз в доме даже тюри не было. Дети работали с ранних лет, а Аринке, как старшей, приходилось гнуть спину больше других.
Проплакав всю ночь из-за малого возраста жениха, Аринка смирилась. Впрочем, ее согласия никто и спрашивать не собирался: батюшка сказал жениться, — и баста!
«Жалко тебя отпускать, Аринка, — сказал. — Работница ты хорошая, но да пора тебе на мужнины харчи».
Летом 1842 года сыграли свадьбу в селе Кисловское, после чего родня Аринки уехала восвояси, а девочка осталась в родительском доме своего юного супруга.
Дом семьи Ялуниных был не чета матфеевской избушке, накрытой соломой. Большой дом, с покатой крышей, покрытой осиновыми дощечками, с резными ставнями на окнах, с просторными сенями и клетью. Одни полати между стеной избы и русской печью были такими огромными, что Аринке чудилось, будто только они больше всего домишки ее отца и матери.
В подклете — просторном, холодном — хранились съестные припасы. Соленья, варенья, сало — Аринка отродясь столько еды не видела.
Но девочка быстро поняла, что у Ялуниных, несмотря на изобильный подклет да полный амбар — не разжиреешь. Ели скудно, но не от бедности, как Матфеевы, а от скупердяйства. Скупердяйства хозяина дома, Никифора Сидоровича Ялунина.
Никифору Сидоровичу было за пятьдесят. Это был крупный мужчина с окладистой бородой да черными очами, грозно смотрящими на домочадцев из-под вечно нахмуренных бровей. Ох и боялась бедная Арина грозного свекра!
А трудиться у Ялуниных приходилось не меньше, чем у родителей. Причем, — Аринка сразу заметила, — ее Никифор Сидорович нагружал работой несравнимо больше, чем жену старшего сына, 20-летнюю Степаниду. Муж Степаниды давно был забрит в солдаты, но девица не бедствовала. И наряды у нее были, и пряники печатные порой ела да хвасталась.
Арина, которой и хлеба не всегда доставалось, завидовала, расспрашивала Степаниду: откуда такой почет? Та улыбалась загадочно, но ничего не говорила.
Вскоре Арина узнала, откуда пряники да наряды. Отправила ее свекровь в амбар за грузом для бочки с капустой, и вот там, на мешках с зерном и увидала крестьянская дочь, как Степанида заслужила у свёкра такое ласковое отношение.
Перепуганная Арина возвратилась в дом, в глаза свекрови не смотрит, лицо горит стыдливым огнем.
«Увидала чего в анбаре? — усмехнулась свекровь. — Не пужайся. Пусть их помилуются, дело молодое».
Никифор Сидорович, и правда, выглядел гораздо моложе своей жены: та была сухая, сморщенная, совсем старуха.
С того случая в амбаре Арина стала все чаще замечать на себе взгляд свёкра. Тяжелый взгляд, но, вместе с тем, мелькало в нем как будто и что-то ласковое. И вот эта ласковость и пугала Арину.
В 1843 году Никифор Сидорович отослал Арининого мужа в город, где тому предстояло стать учеником приказчика мясной лавки. Потап юной женой практически не интересовался и относился к ней, как к батрачке родителей. Тем не менее, Арина сильно убивалась, плакала, когда Потапа провожали. Свекор смотрел на страдания невестки с ухмылкой, соломинку жевал.
Спровадили Потапа, а как настала ночь, Никифор Сидорович забрался к Арине на полати.
«Сдайся, невестушка, — прошептал. — Гостинцев дам получше, чем Степаниде».
Арина голой пяткой взбрыкнула, вырвалась, с полатей соскочила. Глотая слезы, выпалила негромко, чтобы не разбудить никого:
«Закричу, Никифор Сидорович! Как есть закричу!».
Свекор — страшный, огромный, на медведя похожий с горящими глазами, — отступил, проворчав:
«Ну, погодь же ты у меня. Я тебе устрою жисть!».
И устроил. Работы у Арины стало намного больше, а еды — гораздо меньше. И свекровь, до того приветливая, вдруг словно с цепи сорвалась: кричит на невестку, понукает, один раз волосы драть кинулась. Свекор тоже не отстает, — нет-нет, да и поколотит бедняжку — нечего задарма чужой хлеб есть.
Арина чужой хлеб есть не захотела, и, улучив момент, сбежала к родителям. А там… Отец с порога кнут схватил, кричит:
«Убирайся к законному мужу, чтобы глаза мои тебя не видели! Ишь, чего удумала!».
Пришлось Арине возвращаться к свекру. Вскоре стала она носить сарафаны дорогие, пряники есть, бруснику моченую, сахарок. Свекор то волком смотрел, да вдруг подобрел, улыбается, мимо пройдет, погладит, приголубит. И свекровь подобрела враз — работой не нагружает, щей наливает погуще.
Одно худо: на улице дразнить Арину стали. Парни молодые обидные песни пели, бабы «утехой снохача» обзывали.
В 1844 году Арина родила девочку, из-за чего на семью Ялуниных обратил внимание священник Петропавловской церкви села Кисловского, сообщивший властям следующее:
«…Дошло до сведения нашего, что крестьянина Потапа Никифорова Ялунина жена Ирина Матфеева занимается предосудительной прелюбодейной связью с свекором своим Никофором Ялуниным, от которой и принесла младенца женского полу, чрез что и соблазняет людей нашего прихода».
Таким образом, в глазах священника виновной в снохачестве оказалась Арина, а Никифор Сидорович вроде как был не при делах.
До волостного суда дело о снохаче Ялунине и его красавице-молодице так и не дошло. Судьбу Арины и Никифора Сидоровича решили на сельском сходе. Крестьяне потребовали, чтобы снохач «выделил» сына со снохой — то есть, купил либо построил им отдельную избу.
Ялунин согласился, но дочку от Арины он отдать отказался, оставил в своей семье.
В 1847 году из города вернулся повзрослевший, возмужавший Потап. Арина со страхом ждала возвращения мужа: боялась, что тот либо устроит ей «вывод», либо отца на вилы посадит.
К счастью, ничего этого не случилось. Потап в городе общался с молодыми разночинцами и смотрел теперь на крестьянскую жизнь совершенно иначе. Своей молодой жене, оказавшейся игрушкой в руках отца, Потап сочувствовал.
Семейная жизнь Арины в новой избе оказалась вполне благополучной. Муж не попрекал супругу прошлым, не бил. Вскоре у Ялуниных родился сын, затем — дочь.
В 1850 году внезапно скончался Никифор Сидорович, и Потап согласился забрать в свою семью дочь жены и своего отца.
Сведения о семье Ялуниных содержатся в материалах знаменитого «Этнографического бюро» русского фабриканта и мецената князя В.Н. Тенишева. К сожалению, мы не знаем, что произошло с Ариной, ее мужем и детьми впоследствии. Хочется верить, что все у них сложилось хорошо. Насколько это вообще было возможно в тех исторических реалиях…
