Избалованный мальчик с капризным личиком, стриженый под пажа, был похож на маленького лорда Фаунтлероя: бархатные штанишки, черные ботиночки и вельветовый пиджачок с огромным бантом из тафты.
Макс Нойштадтер, его отец, хватался за голову:
— Клара, во что ты превращаешь сына?!
Куда бы не пришли Нойштадтеры, их сына везде принимали за девочку. И не только из-за костюма. Ребенок всячески привлекал внимание матери своими выкрутасами: то душно, то холодно, то нянька чересчур с ним строга, то опять на обед подали ненавистный картофельный салат и шпинат.
И чуть что — падал в обморок. Клара неслась к сыну со всех ног, укладывала в постель, делала уксусные примочки, давала конфетки, ласкала и обнимала.
Доктора разводили руками:
— Ребенок совершенно здоров, но слишком нервный и впечатлительный.
Хельмут Нойштадтер, по-домашнему Хелми, родился в Берлине в 1920 году в буржуазной семье. Отец, герр Нойштадтер, был директором крупной пуговичной фабрики.
Семья жила в десятикомнатной благоустроенной квартире в центре города. Роскошная мебель, зимний сад, прислуга, собственный водитель. Самым любимым предметом маленького Хелми был патефон, под который его родители обожали танцевать.
На день рождения Клара подарила Хелми фотоаппарат «Agfa Tengor Box» и мальчишка сделал свои первые снимки. На этом фото родители — дородная, высокая фрау Клара, в строгом костюме с юбкой до колен, открывающей красивые ноги и Макс, коренастый, угрюмый, серьезно смотрящий в камеру.
К десяти годам странные приступы с утратой сознания у Хелми прошли, а пресловутая чувствительность осталась, как осталось тонкое восприятие мира, желание быть в центре внимания, под женской защитой. Женской — потому что защищала его только мать: старший брат Ганс смеялся над его изнеженностью и ранимостью, а отец сурово осуждал ее.
Макс Нойштадтер, выходец из простой еврейской семьи, добился богатства своим умом и трудом. Ему приходилось всерьез опасаться за сына — уж слишком нежен, словно оранжерейное растение.
Однажды он отвел Хелми к цирюльнику и тот остриг длинные мягкие локоны мальчика. Макс записал сына в гимнастическую школу — развивать мускулы, а потом в секцию плавания и в английскую школу.
Неожиданно Хелми понял, что вода — его стихия и плавание стало его страстью. К облегчению отца, у Хельмута постепенно развилась фигура пловца: гибкое тонкое тело, широкие плечи и сильные мускулистые руки.
Да, ему нравилось плавать, но больше нравилось наблюдать за симпатичными юными пловчихами в черных купальниках. С одной из них у него случилась любовь.
Хельмут по-прежнему занимался фотографией и договорился брать уроки у известной берлинской художницы Ивы Симон. Но этим планам не суждено было сбыться.
В Германии в 1934 году стали твориться страшные вещи, которые далекие от политики Нойштадтеры не могли игнорировать. Макса сняли с должности директора, на его место назначили арийца. В берлинских скверах появились скамейки, предназначенные исключительно для евреев. На ресторанах и кафе повесили таблички «Собакам и евреям вход запрещен».
9 ноября 1938 года, Хельмут, возвращаясь с занятий у Ивы Симон, увидел пылающую синагогу, а позже разгромленный универмаг Грюнфельда. Придя домой, он застал рыдающую в одиночестве мать. Прислуга от них давно ушла. Хельмут узнал, что отца забрали в гестапо, а это означало только одно — концентрационный лагерь.
Клара, надрывно причитала:
— Сынок, уходи, прячься. Умоляю! Они вскоре придут за тобой.
Вскочив, она бросилась на шею Хельмуту, стала обнимать его и совать в карманы купюры. Нетрудно представить, что означало для впечатлительного домашнего мальчика оказаться на улице и поминутно шарахаться от людей в нацистской форме и полицейских.
Времени осмысливать происходящее не было. Животный страх выгнал его из дома. Две недели он скитался в глухих тупиках, прячась в подвалах, где сновали крысы, дрожа от холода и страха.
Однажды вечером Хельмут вернулся домой. Мать радостно обняла его и зашептала:
— Верные люди посоветовали мне написать письмо о том, что наша семья хочет уехать из страны и опустить письмо в почтовый ящик на Александерплатц. Я так и сделала. Пришел ответ: нам надо завтра идти в гестапо.
Трясясь от страха, они утром отправились в путь вдвоем с матерью. Ганс к тому времени уже несколько лет жил в Дании. Хельмута слегка тошнило, но он старался не падать духом. Он почти не сомневался, что их отправят вслед за отцом.
В нужном кабинете их встретил статный офицер, сидевший за столом под портретом Гитлера. У окна печатала на машинке белокурая секретарша. Вместо приветствия военный заорал:
— Грязные свиньи! Ублюдки!
Хельмута прошиб пот и он сжал руку матери. Тем временем начальник дал поручение секретарше и она вышла из кабинета. Совершенно другим тоном офицер тихо сказал:
— Вот паспорт для вас, молодой человек. Вы должны уехать немедленно. Герр Нойштадтер будет скоро освобожден. Тогда я сделаю паспорта вашим родителям.
Пораженный Хельмут затолкал паспорт в карман и тут вошла секретарша, презрительно глянув на мать с сыном. Офицер заорал:
— Вон отсюда! Гнусные еврейские попрошайки! Чтоб духу вашего здесь не было…
Дважды просить их об этом было не нужно. 5 декабря 1938 года Хельмут покинул Берлин. За два дня до его отъезда из концлагеря вернулся отец — худой, как скелет, трясущийся от страха старик. Присутствие духа сохраняла только фрау Клара.
Только в конце своей жизни Хельмут начал понимать, откуда у него такая уверенность в том, что женщины выносливее и сильнее мужчин. И большинство его фотографии отражает эту истину.
После того, как отец лишился места директора фабрики, все деньги Нойштадтеров были заморожены в банке. Клара потихоньку продавала вещи и на прощанье дала сыну небольшую сумму. Вскоре Хельмут на пароходе «Соnte Rosso» в числе немецких беженцев плыл в Шанхай.
Юноша оказался один, без средств к существованию, без родных и без сколько-нибудь предсказуемого будущего. Стоя на палубе Хельмут думал о том, что отправляется в полную неизвестность: Шанхай, так Шанхай. Китай был тогда единственной страной, принимавшей беженцев. Америка и Англия, забитые ими до отказа, уже запретили въезд.
Под Рождество корабль вошел в сингапурский порт. На борт явилась комиссия, отбиравшая желающих подработать: в этой стране ощущался недостаток определенных профессий. Как это было ни удивительно, но Хельмуту выпал карт-бланш, как только он заявил, что он фотограф. Показав свои снимки, Хелми тут же был ангажирован на работу.
Терять ему было нечего. И чем Сингапур хуже Шанхая? Через несколько минут юноша в своем плотном двубортном костюме уже спускался по трапу в тридцатиградусную жару.
Итак, Сингапур, колония британской империи, маленький филиал Англии на Малакском полуострове. Комиссия поселила парня в грязной каморке нищего квартала, внеся предоплату за жилье за два месяца вперед. Хельмута взяли в англоязычную газету «Straits Times» фотографом. С утра он отправлялся на работу, а вечером еле приползал и валился на жесткую кровать в своем убогом жилище с дырявой москитной сеткой.
Через две недели Хельмута уволили за профнепригодность. Через несколько дней голодный и впавший в отчаяние парень нашел на столе записку. Некая Жозетта Фабьен приглашала его на ланч.
Эту женщину он заприметил еще на пароходе. Миниатюрная симпатичная рыжеволосая англичанка входила в комиссию по беженцам. Ей было тридцать четыре года, она имела небольшой бизнес и квартиру, в которой жила одна.
После того как оттуда съехал ее любовник, инженер, Жозетта заявила Хельмуту, что ей по-матерински жалко его, совсем юного, словом, она желает ему хоть как-то помочь.
Хельмут оказался в роли жиголо. Жозетта накупила ему целый шкаф модной одежды, а не девятнадцатилетие подарила дорогие часы. Работы не было и он целыми днями слонялся по пристани с фотоаппаратом, глядя с тоской на уходящие корабли: они плыли в Европу, куда ему был путь заказан. К тому времени он знал, что родителям удалось выбраться из Германии в Южную Америку.
От нечего делать он возобновил увлечение плаванием. Монотонность и безделье приелись, как и ревнивая любовь многословной Жозетты. Однажды Фабьен застала своего мальчика занимающегося любовью на балконе с ее младшей сестрой Китти. Сцена вышла безобразная. Визжа и царапая Хельмута длиннющими ногтями, Жозетта кричала:
— Катись ко всем чертям!
И он покатился. Ночевал в то порту, то у случайных знакомых. Вскоре все немецкие евреи, жившие в Сингапуре, получили уведомление. Им приписывалось покинуть страну — война на континенте развивалась, и правительство больше не желало держать у себя под крылом беженцев из Германии.
Вместе с другими беженцами Хельмут направился в Австралию на борту корабля «Королева Мария» в сентябре 1940 года. Он завербовался в австралийскую армию и служил водителем грузовика.
В 26 лет Хельмут поменял свою фамилию Нойштадтер на более благозвучную Ньютон. Шестое чувство ему подсказало, что новое имя подарит ему счастливую судьбу.
Так и случилось. К тому времени Хельмут Ньютон открыл в Мельбурне крошечную фотостудию и снимал портреты. Однажды к нему зашла молодая девушка и с порога заявила:
— Я начинающая актриса и мне нужен портрет.
Джун Браун было 24 года и она была австралийкой. Стройная фигурка, темные волосы, яркие глаза, высокий лоб и изящные скулы — к слову, портрет ей достался бесплатно. Джун играла в местном драматическом театре, а днем подрабатывала в офисе. Девушка жила с матерью и теткой.
— Ты из Германии? Я никогда не видела иностранцев.
Какая-то там Германия, истекающая кровью Европа — все это находилось словно на другой планете. Здесь была тихая размеренная жизнь, океанский прибой, палящее солнце, дикая природа.
Джун удивительно точно умела угадывать его настроение и не бередила душу лишними вопросами. Если на него нападала тоска, девушка умела и подбодрить, и развеселить его. Она постоянно напевала английские и австралийские песни. У Джун был очень красивый голос.
Несмотря на внешнюю хрупкость и кошачью пластику, в ней угадывалась внутренняя сила, и цельность, свойственные его матери. Хельмут не сомневался: на чувства Джун можно положиться. Предложение он сделал своеобразно:
— Если ты выйдешь за меня, то знай — я избалованный и не выношу ответственности. Я не умею ни о ком заботиться и предпочитаю, чтобы заботились обо мне. А уж если меня поманят выгодным предложением, то побегу на зов — работа всегда будет для меня на первом месте. Не говоря уже о красивых моделях — они моя слабость.
Джун лукаво улыбнулась:
— Пугаешь? Знай, я ничего не боюсь. Кроме того, обожаю эгоистов. Только они понимают, в чем вкус жизни. Что же касается красивых моделей, я и сама ценю красоту…
13 мая 1948 года Хельмут и Джун поженились в католической церкви Святого Патрика в Мельбурне. Хельмут согласился венчаться по католическому обряду: так хотели родственники Джун.
Он самозабвенно работал, Джун блистала в местном театре. Ньютон мечтал стать знаменитым фотографом и начал работать для австралийских модных журналов.
В 1957 году Хельмут получил неожиданное предложение. Лондонский журнал «Vogue» подписал с ним годовой контракт. Ньютон паковал вещи и волновался: после стольких лет он возвращается в Европу. Для Джун отъезд из родного города был печальным.
Ее глаза были на мокром месте: она прощалась с матерью и с успешной карьерой. Всего год назад Джун получила премию Эрика Каттнера за лучшую женскую роль. Эту награду присуждали за выдающиеся театральные заслуги и карьера Джун в Австралии была на взлете.
Итак, Лондон: чопорный, дождливый, холодный, депрессивный. Хельмут осознавал, что в его работах нет изюминки, узнаваемого почерка. Ему не доверяли съемки лучших моделей, он снимал еще банально и пресно.
А Джун? Джун очень быстро нашла себе высокооплачиваемую работу на ВВС. Тем не менее, пара покинула Лондон и отправилась в Париж. Порвав контракт с лондонским «Vogue», Хельмут погрузился в пьянящую атмосферу Парижа. Маленькие кафе, благоухающие ароматами свежемолотого кофе и ванили, запах сигарет «Житан», цветущие каштаны…
Вскоре Хельмут ориентировался в Париже как местный. Его почему-то поразили девицы легкого поведения. Они одевались с непередаваемым чувством стиля: черные обтягивающие водолазки, грубые ремни, высокие сапоги, тонкие шелковые чулки…
Придет время, Ньютон оденет дорогих моделей как этих девиц с Сен-Дени. И потребует от них ужимок, загадочных полуулыбок, поз. Это будет серия фотографий, которая принесет Ньютону славу.
Пегги Роши и Суази Кальд. Это две женщины, одна — заведующая отделом в журнале «Jardin des Modes», другая — главный редактор «Elle», — впервые поверили в него как в выдающегося фотографа.
В 1961 году его приняли на штатную должность в самый престижный модный журнал — парижский «Vogue». Тогда они с Джун смогли, наконец, купить собственную квартиру в старинной части Парижа — Маре.
Хельмут окунулся с головой в работу. Джун он воспринимал как подпорку. Она для него стала чем-то вроде штатива для фотоаппарата: его не замечаешь, но он необходим для поддержки.
Только много лет спустя Хельмут осознал, насколько далеко он зашел, постоянно испытывая терпение и преданность жены.
Частенько Ньютон просил жену подобрать ему модель для съемки. Для фотографа это было самым важным аспектом: неправильно выбрав объект, можно было все испортить. Но у Джун был отличный глаз.
Съемки с полураздетыми или неодетыми моделями часто проходили в присутствии Джун. Увлекшись, муж мог погладить выпуклости понравившейся девушки. Ньютон долго дрессировал Джун и выдрессировал не сразу. Между ними был один единственный инцидент.
Когда жена ассистировала Хельмуту в первый раз, то заметила признаки его возбуждения от модели. Джун схватила свое пальто и так хлопнула дверью, что окна зазвенели.
Вечером возмущенный Хельмут пришел домой. Его негодованию не было предела: Джун посмела покуситься на его работу.
Ледяным тоном Ньютон произнес:
— Если еще раз позволишь себе подобное… можешь тут же отправляться к своим родственникам в Австралию. Разве я не предупреждал тебя об этом, когда ты выходила замуж?
Он насмешливо смотрел на нее:
— Или ты забыла? Ты либо помогаешь мне, либо — до свидания.
Джун закрыла лицо руками и разрыдалась. Хельмут смотрел как длинные рукава ее белой блузки становятся черными от потекшей туши. Черт, неплохой мог бы получиться кадр!
Полным отчаяния голосом Джун поклялась, что такое больше не повторится. Она любила его больше всего на свете и говорила, что подавит в себе проклятую ревность, станет выше этого.
Однажды, когда Хельмута свалив в постель грипп, и он, обессиленный лежал в кровати, понимая, что горит выгодный контракт, мудрая и сильная Джун тихо сказала:
— Я поеду на съемку вместо тебя.
Ньютон не мог отменить съемку и устало махнул рукой. Джун сделала серию снимков и они понравились редактору. Вышло неожиданно свежо и хорошо. У Джун имелся собственный взгляд и почерк. Было ясно, что миссис Ньютон талантливый фотограф. Вскоре Джун поступил заказ на очередные рекламные снимки. Протекции мужа не потребовались.
Хельмут безапелляционно предупредил ее: одного Ньютона в их семье достаточно. И Джун покорно взяла псевдоним — Элис Спрингс. Вскоре одна из ее фотографий украсила обложку журнала «Еlle».
А чего стоил супругам снимок актрисы Ханны Шигуллы в роли Лили Марлен!
По правде сказать, у Хельмута не было времени на романы, но Ханной он вдруг увлекся не на шутку. Ньютон снимал Шигуллу в Мюнхене, куда приехал вместе с Джун.
Шигулла торопилась — ее ждали на съемках очередного фильма. Хельмут стал выдумывать различные предлоги, чтобы задержать Ханну хотя бы еще на несколько дней.
Супруги и Ханна жили в одном отеле и обычно встречались утром чтобы вместе позавтракать. Дальнейшее Хельмуту рассказала спустя много лет сама Шигулла. Улучив момент, когда Ньютон отправился к барной стойке, чтобы взять кофе, Джун повернулась к Ханне и тихо шепнула:
— Ты что не видишь: он в тебя влюблен! Зачем ты его мучаешь? Останься хотя бы на пару дней!
…На углу Пятой авеню и 69-ой улицы в Нью-Йорке, готовясь сделать очередной снимок, и как всегда, поворачивая десятки раз модель в разные стороны, Ньютон почувствовал головокружение.
Растирая висок, он увидел как все калейдоскопом замелькало вокруг и в ту же секунду рухнул. В госпитале выяснилось, что у него случился инсульт. Врачи задавали ему вопросы, Хельмут все понимал, но ответить не мог. Язык не слушался и во рту словно была вязкая каша.
Ему дали ручку и лист бумаги. К своему ужасу он понял, что писать он тоже разучился. Тогда им овладел космический страх: он совершенно один, отрезан от мира и людей, и никогда не сможет ни с кем общаться.
На следующий день, с трудом удерживая в правой руке ручку, и вспоминая, как пишутся слова, Ньютон дрожащей рукой вывел: «ДЖУН».
Раньше он никогда не задумывался о том, счастлива ли она с ним, хорошо ей или плохо. Он впервые стал размышлять об этом глядя ночью в белый больничный потолок.
В его голове всплыло воспоминание. Однажды ночью они с Джун до шести утра придумывали новые идеи для журналов. Отчаянно спорили, ругались, потом мирились. Он выкурил несметное количество сигарет и Джун вынесла пепельницу из комнаты.
Закурив очередную сигарету, Ньютон глазами поискал пепельницу:
— Джун, где пепельница?
Жена с шутливой готовностью протянула ему ладошки, сложенные лодочкой. Хельмут машинально стряхнул пепел туда… Господи, каким он был идиотом!
Хельмут сделал для себя важное открытие. Оказывается, для Джун он всегда был центром вселенной. У них не было детей. Окружающим они говорили, что не хотят становиться родителями.
Джун возилась с ним, как с любимым единственным ребенком. Она бесконечно баловала его. Зная его страсть к новым оправам и пиджакам, умница Джун всегда выискивала что-нибудь необыкновенное!
Теперь будет все по-другому. Ее желание — для него закон. Когда Джун влюбилась в Калифорнию, они переехали туда из Монте-Карло. Ньютон был всемирно знаменит, он стал легендой при жизни.
Знаменитый американский кинопродюсер Роберт Эванс в одном из своих интервью сказал:
«Каждая женщина, которую я знаю, хочет познакомиться с Хельмутом. Даже если я назову 50 актрис, то они скорее захотят познакомиться с Хельмутом Ньютоном, а не со Стивеном Спилбергом. Потому что каждая по-своему хочет у него сфотографироваться. И из пятидесяти сорок пять будут готовы фотографироваться обнаженными. Популярность, которая есть у Хельмута, намного больше, чем он себе представляет».
Он был вхож и к Карлу Лагерфельду, и к Элизабет Тейлор, и к Тине Тернер, к Дали, к Катрин Денев, к Мадонне… Но он стал равнодушен ко всем женщинам, кроме Джун.
Единственной, которую ему хотелось покорить, была Она. Он уговаривал ее прогуляться вдоль океана, но она брала с собой фотоаппарат, как когда-то делал он сам. Джун снимала все, что видит: белую яхту вдали, чаек, прибой. Снимала и его, грустно выхаживающего по берегу.
Любовь к фотографии у Джун была как любовь к позднему ребенку, которому отдают все. Теперь у жены Ньютона было множество персональных выставок, и книги, и каталоги. И Джун, казалось, его разлюбила.
Днем 23 января 2004 года Хельмут Ньютон в щегольском белом костюме выехал на своем «Кадиллаке» из лос-анджелесского отеля «Шато-Мормон».
Несмотря на свой почтенный возраст — 83 года, он гордился лихой ездой и управлял машиной как заправский гонщик. Только за рулем он чувствовал себя как в молодости — скорость, серпантин дороги, кажется, что все еще впереди.
На этот раз Ньютон к своему ужасу увидел, что на него с сумасшедшей скоростью летит стена. Ему уже было не справиться с управлением. Через секунду машина была расплющена, а он… еще жив.
В госпитале выяснилось, что у Ньютона случился сердечный приступ и спасти его не смогли. Его прах, согласно завещанию, был захоронен в Берлине. На его могиле установлен портрет, который создала Джун.
Джун умерла не так давно — 9 апреля 2021 года в возрасте 97 лет, успев написать книгу о своей любви и оставив множество фотографий.
