Надя Ходасевич листала зачитанный до дыр журнал с репродукциями картин французских художников, среди которых были работы Фернана Леже. Вот бы научиться так рисовать! Ей, девчонке, родившейся под Минском, Париж и не снился.
Когда Наде исполнилось пятнадцать, ее родители переехали в Смоленск, и она поступила в школу живописи. Совершенно неожиданно для себя. О том, что у нее есть художественный талант, Надя не подозревала.
На вступительных экзаменах она, кроме стандартного конкурсного изображения вазы с цветами, изобразила дубравы, леса, неведомых зверей, невиданные цветы — в общем, свои фантазии.
И страшно перепугалась — разве медведи бывают синими? Но преподавателю, художнику Владиславу Стржеминскому, рисунки быстроглазой смешливой егозы понравились и Надежду приняли. Обучение началось с разочарования. Казимир Малевич, преподававший юным художникам, сказал: «Все, что можно было, уже нарисовали. Теперь наступил век оформительства…»
Надя чуть не расплакалась, когда Малевич подошел к ее мольберту и ножом соскоблил краски: «Оставьте свою розово-голубую мазню. Никому не нужны ваши картинки, эти натуральные розы. Будущее за другим. Дух надо передавать цветными пятнами, геометрией, абстракцией!»
Ученица послушно рисовала «Полет геометрических форм» и прочее, но ей это не нравилось. Вскоре Надя узнала, что знакомая семья собирается в Варшаву, и упросила ее взять с собой.
Огромная Варшава показалась ей чужой, неприютной и неприветливой. Однако, она довольно быстро нашла работу помощницы шляпницы и поступила в варшавскую Академию Художеств.
Здесь профессора требовали от студентов точного воспроизведения натуры, а Надя, впитавшая заповеди Малевича, рисовала по-своему. Перепачканная красками, худющая, бедно одетая девчонка стала популярной среди студентов. Самым ее преданным кавалером стал вихрастый Станислав Грабовский.
Поздними вечерами молодые люди бродили по крутым улочкам Старого Мяста, любовались крепостными стенами, средневековыми зданиями.
Здесь они впервые признались друг другу в первом чувстве. Стас взволнованно попросил Надю: «Выйдешь за меня?» И Надя ответила: «Да!»
Вот только родители Стаса не были в восторге от мезальянса. Его отец-коммерсант воспротивился браку. Но Грабовский-младший был упрям: «Не позволите жениться — навсегда уйду из дома!»
Свадьба была скромной. Белое льняное платье Надя взяла у подруги, а темные длинные косы сама красиво уложила. Девочка из бедной семьи попала в буржуазное благополучное семейство.
Молодым выделили комнатку с двумя узкими кроватями и шкафом. В первое утро в новом доме горничная постучалась в дверь и внесла молодоженам завтрак. Стасу — на серебряном подносе кофе с молоком и горячие булочки с марципанами, а Наде — на деревянном подносе картошку с хлебом и чай. Надя пискнула: «Спасибо!» и стала есть. Стас выхватил поднос у жены и помчался разбираться к матери…
Свекровь откровенно издевалась над Надей и однажды изрезала ее шляпки — и готовые, и те, что в были работе: «Чтобы не смела в моем доме мастерскую устраивать!»
Надя едва сдержала слезы. Ведь это ее единственный заработок! К счастью, свекор, увидев изрезанные ленты, искусственные цветы, соломку и цветной фетр, сжалился и сунул украдкой Наде деньги. Жизнь в доме Грабовских была непроста для Нади.
Надя была благодарна Стасу за одно: это он ее вывез в Париж, с его помощью осуществилась ее мечта! Маме Надя написала: «Я еду в Париж! На мне подарок пана свекра — белоснежная горжетка… Но я все же ваша Надька».
Двадцатилетние Стас и Надя, бедные провинциалы, знавшие по-французски только «да» и «нет» растерялись в Париже. Они растерянно жались друг к другу, пропуская нарядную, говорливую, стремительную толпу.
Огни рекламы, свет ярких фонарей, шум машин, лязг трамваев, вечерний перезвон колоколов. Надя беспокойно оглядывалась вокруг: почему же не видно мольбертов и рисующих людей? Она думала, что в Париже все рисуют на улицах…
Молодые люди поселились по совету знакомых в латинском квартале — грязном, шумном, студенческом. Стас кричал ей весело: «Надька, очнись, ты идешь по Парижу!»
А Надя была устремлена в одну точку — учиться у Леже, в академии живописи. Школа-студия Леже на бульваре Распай оказалась не дворцом, и не замком.
Облезлое здание с широкими воротами не похоже было на мечту. Их встретил художник Амеде Озанфан. К счастью, он немного говорил по-русски, потому что в молодости у него была русская жена.
Посмотрев Надины работы, Озанфан изрек что-то типа: «Ошшень карашо!» Вышел и сам Леже — крупный, похожий на медведя, рыжие волосы разделены прямым пробором, орлиный нос и жесткие усы. Неожиданно он подмигнул смутившейся Наде: «Неплохо!»
Работы Стаса мэтры посмотрели и только сдержанно кивнули. Стас расстроился и они поплелись в свои «семейные» меблирашки на улице Валетт. С тех пор в их отношениях со Стасом появилась трещинка: он не мог смириться, что жена талантливее его.
Через четыре месяца после их приезда в Париж Фернан Леже устроил выставку ученических работ своей Академии. Надины работы там тоже были.
К своему удивлению, девушка узнала, что княгиня Ноай захотела приобрести ее работу для своей коллекции и спросила о цене. Надя подумала, что ее разыгрывают: «Передайте мадам Ноай, что моя работа стоит пять тысяч франков!»
Неслыханная дерзость! И это при том, что ученикам платили по 50 франков за рисунок. Неожиданно Надя получила пухлый конверт с деньгами. Первой мыслью было: устроить Стасу праздник, накупить всякой вкусной еды и вина.
Она так и сделала. Оставшиеся деньги Надя разложила на покрывале кровати. Пришедший домой Стас со злостью скинул покрывало на пол и набросился на нее чуть ли не с кулаками.
Семейная жизнь трещала по швам, когда Надя поняла, что ждет ребенка. Стаса это не остановило и он ушел от Надежды, бросив ее на произвол судьбы в незнакомом городе.
Делать было нечего и Надя в отчаянии обратилась к мадам Вальморан, хозяйке «семейного пансиона», где она продолжала жить: «Мадам, я знаю, вам нужна служанка. Наймите меня!»
Подъем у Нади был теперь ранний — в пять утра: разложить сорок булочек по тарелкам (по числу постояльцев), на каждую — кусочек масла, джем, заварить чай, разлить в сорок чашек и разнести по номерам. Потом уборка, смена постелей, вынос мусора. Комнаты на трех этажах ждали ее, да еще поход на рынок. Вскоре у Надежды родилась дочь Ванда.
В Академию к Леже она теперь ходила два раза в неделю, а дома добиралась до холста к одиннадцати вечера, уложив малышку и чуть не засыпая на ходу.
Бывший свекор иногда поддерживал Надю деньгами. Когда Ванде исполнилось два года, Грабовский-старший прислал Наде большую сумму и напутствие: «Купи себе и дочке шубу». Надя так и сделала — купила две шубы, правда кроличьи. Зато деньги остались.
Ночью, перемывая гору грязной посуды, Надя мучительно обдумывала: а что если ей вложить накопленные деньги в журнал о современном искусстве? Рядом с ней, в Париже, работают такие мастера как Пикассо и Матисс. Ей бы хотелось понять, о чем они думают, что им интересно, как решают вопросы формы и стиля… Господи, какие только мысли не лезут в ее бедную голову!
Но мысли не отпускали и утром Надя переговорила с одним из жильцов — поляком Яном Брженковским: «Я знаю, вы поэт и пишете на французском статьи о поэзии и живописи. Я предлагаю вам стать редактором моего журнала о современном искусстве!»
Наде стоило немалого труда убедить Брженковского, что это не помешательство и не розыгрыш. Надина фантастическая напористость сделала свое дело! Журнал «L’Art Contemporain» стал выходить на двух языках — на польском и французском.
Сам мэтр Леже сделал обложку для первого номера. Брженковский находил авторов; журнал печатал статьи и репродукции лучших современных художников, а Надя всегда умела подбросить новую интересную тему. К сожалению, издатель вскоре разорился…
А Фернан Леже, решивший помочь Наде, показался ей почему-то несчастным. Надя знала, что он женат на Жанне Лой, элегантной даме с безупречной укладкой, всегда одетой со вкусом.
Глядя на нее, Надежда думала, что они с мужем не подходят друг другу. Жанна в далеком 1913 году была стройной девушкой-велосипедисткой, пленившей молодого художника.
Она проезжала мимо кафе «Клозри де Лила», где Фернан сидел с друзьями — прекрасное видение в белом платье. И художник влюбился. Сколько раз он потом писал девушек на велосипедах!
Но когда Жанна стала мадам Леже, романтичный велосипед был забыт, вместо него понадобилась машина, квартира и все такое.
Однажды Надежда и Фернан Леже вышли вместе из Академии уставшие: они вдвоем делали большое панно, и Леже пошел вместе с ней в метро. Надя спросила: «А где же ваша машина?»
Он угрюмо ответил: «Она теперь почти всегда у Жанны, ну а я так пешком…» Помолчав, он добавил: «Надя, какая ты счастливая!»
Надежда усмехнулась: Леже-то, сейчас пойдет ужинать в «Купол», а ей надо будет выбирать — или бутерброд, или автобус после метро.
«В чем же мое счастье?» — удивленно спросила Надя. Леже тяжело вздохнул: «Тебя дома дочка ждет…»
Ванда ждала, это было правдой. Девочка радостно бросалась матери на шею. С дочкой они дружили как закадычные подружки. Когда Ванде исполнилось двенадцать пришла беда. Началась война.
Надя с ее характером не могла остаться в стороне. Презирая опасность, она никуда не уехала. Когда над Парижем раскинулась нацистская свастика, Надя через знакомых связывалась с партизанами и переправляла им продукты, обувь и одежду. Она наладила связь с бойцами Сопротивления, передавала им информацию, расклеивала листовки.
Они с Вандой жили в маленькой квартирке в том же Латинском квартале, которую им выхлопотал Леже. Во время войны Леже, которому было под шестьдесят, уехал в Америку.
В 1945 году Надежда организовала аукцион живописи, предоставив свои работы и убедив участвовать в аукционе знаменитостей: Пикассо, Брака. Собранные средства были отправлены в пользу советских военнопленных.
Вернувшись из Америки после войны, Фернан Леже предложил Наде должность в академии и сделал ее своей ассистенткой. Долгие годы совместной работы сблизили Леже и Надю.
В 1950 году умерла жена Леже. А 21 февраля 1952 года Фернан Леже и Надя Ходасевич-Грабовская поженились в мэрии Монружа. Наде было 48 лет.
Их семейная жизнь продлилась всего три года. Но это были три самых счастливых года для Надежды.
17 августа 1955 года Фернана Леже не стало. Он умер на 75 году жизни от сердечного приступа, оставив жене значительное наследство. В 1959 году Надежда Ходасевич-Леже впервые после почти 40-летнего перерыва приехала на землю предков.
А в 1972 году, Надя вместе с внучкой Элен Тенье, которую она называла Лелей, проделает путь на машине через всю Германию, Польшу до родного городка Зембина в Белоруссии.
Благодаря стараниям Надежды Петровны был налажен культурный обмен с Францией, в СССР привезли «Джоконду» и выставку работ Пикассо.
Надя тесно общалась с Екатериной Фурцевой, опекала советские делегации во Франции, дружила с советскими писателями, актерами и режиссерами.
Она открыла в Бьо музей Фернана Леже и подарила его Франции. После той первой поездки на родину Надя множество раз возвращалась в СССР и даже хотела, чтобы ее похоронили на родине. Тем не менее, могила Нади Леже во Франции, рядом с мужем. Надя Леже умерла в 1983 году.
«Ее жизнь — клубок сумасшедших поступков и противоречий. Рожденная в глуши и бедности, она стала миллионершей. Она была убежденным членом компартии — и при этом авангардным художником, критикующим советский соцреализм.
Она жила в роскошных апартаментах и ездила на шикарных авто, была меценатом и писала портреты Ленина и Сталина. Упоминая ее имя, непременно добавляют — «жена Фернана Леже», хотя она была женой знаменитого художника всего три года на закате его жизни…» (Марта Берг).
P.S. Надежда Ходасевич — двоюродная сестра поэта Владислава Ходасевича.
