С 16-летней вдовушкой можно было поладить — молодой коробейник Ефим знал это от сотоварищей, уже не раз наведывавшихся в село Бобовичи. Сидя на завалинке у ткацкой лавки, коробейники только и говорили, что о Дарье.
Молодая девка, да пригожая, идет в ситцевом легком платье, так у мужиков ноги подкашиваются. Не повезло бабе, потеряла мужика — с крыши упал, когда кровлю чинил. Хороший был парень, молодой да крепкий.
Теперь, говорили коробейники, Дарья никому не надобна — кто вдову замуж возьмет? — но поладить с ней можно. Ефим слушал жадно, верил и не верил. Неужто даже Яшка-кривое рыло и тот поладил с Дарьей?
Наконец, не в силах и дальше слушать болтовню коробейников, Ефим набрал лучших тканей и пошёл в то самое село Бобовичи.
Согласно статистике 1897 года, среди женского сельского населения Российской империи 8% составляли вдовы. Вдовы в крестьянском мире составляли уникальную категорию, и отношение к ним варьировалось от жалости до ненависти и подозрения (муж умер, значит, что-то с ней не так, значит, заморила).
Отсутствие мужа считалось в крестьянской среде ущербным, особенно если в браке женщина не успела родить и вырастить детей. Вдова со взрослыми детьми после смерти мужа вполне могла стать хозяйкой дома (большухой). Если женщина жила отдельно, то сыновья должны были обеспечить ей хоть какое-то содержание.
Гораздо хуже обстояли дела, если до смерти супруга женщина жила в доме свекра. В этом случае она могла либо уйти (что грозило многими бедами), либо остаться (что также не несло ничего хорошего). Оказываясь под полной властью свекра, вдова (особенно, если это была молодая женщина) часто сталкивалась с таким явлением, как снохачество, не говоря уже о том, что ее нещадно использовали как бесплатную рабочую силу.
Альтернативой одинокому существованию или же прозябанию в доме свекра было возвращение в родительский дом или, например, в дом своего брата. Конечно, если такая возможность вообще была. Вдова чаще всего жила на правах работницы, добывая хлеб себе и детям тяжким трудом и не имея в семье права голоса.
Без мужчины на селе было тяжко, и, даже если вдова получала по наследству дом и какое-то имущество, далеко не у всех женщин получалось удержать хозяйство в надлежащем состоянии. Неспособность вдовы к успешному хозяйствованию хорошо отражена в народных «присказках»:
«У вдовы пашня не пахана, вдова мосты мостит из калиновых досточек, прибивает еловыми шишками».
Вдовство матери накладывало суровый отпечаток и на ее дочерей. «Не купи у попа лошади, не бери у вдовы дочери» — эта жестокая народная мудрость имела под собой основание. Считалось, что без мужского воспитания девочка не может вырасти хорошей невестой, и женой будет плохой.
Поэтому не удивительно, что многие женщины, едва примерив «вдовий плат», стремились снова выйти замуж. Выбор женихов был ограничен: какой-нибудь плюгавенький мужичонка, изгой на селе; пьющий мужик; мужик с репутацией деспота и т.д. Наилучшим вариантом для вдовы был вдовец, но проблема состояла в том, что вдовые крестьяне всеми силами старались найти «чистую» невесту.
Впрочем, если вдовушка была молодой и красивой, то с женихами проблем не было — такая, как говорили на селе, «краля», могла даже выбирать.
В целом же, статистика вступления вдов в повторный брак удручает — лишь 4%. Мужчинам-вдовцам удавалось создать новую семью гораздо чаще — 23%.
«Лучше семь раз гореть, чем один раз овдоветь», «С мужем нужа, а без мужа и того хуже», «Вдовье дело горькое» — все эти пословицы в основном касались вдов совершенно одиноких либо с малыми детьми. Этим женщинам приходилось труднее всего.
Почти в каждой деревне жила одинокая «вдовушка» в покосившемся домишке. Если у нее был целый выводок детей мал-мала-меньше, то жизнь, и вовсе, становилась невыносимой.
Хорошо, если односельчане относились с сочувствием, помогали, помня, что «обидеть вдову или сироту — это смертный грех». Но бывало ведь и по-другому. Домик одинокой вдовы становился своего рода «веселым заведением» для окрестных мужиков, и многие приходили «в гости» за известными делами. Особо лихие брали то, что им не принадлежит, силой.
Окрестные женщины, озлобленные «вызывающим поведением» вдовы, вполне могли объявить ее ведьмой и придти поквитаться.
Вдовые женщины наравне с сиротами пополняли многочисленную армию нищенок в городах и весях Российской империи. Чтобы добыть пропитание, женщинам с чумазым выводком детей приходилось ходить от дома к дому, «кусочничать» — просить заради Христа хоть кусочек хлеба.
Чтобы добыть пропитание, некоторые вдовы не гнушались ничем. Так, торговцы-коробейники прекрасно знали, что «вдовушка» вполне может оплатить тот или иной товар в «ржи высокой». В поэме Н.А. Некрасова «Коробейники» это прекрасно показано:
Катя бережно торгуется,
Всё боится передать.
Парень с девицей цалуется,
Просит цену набавлять.
Знает только ночь глубокая,
Как поладили они.
Распрямись ты, рожь высокая,
Тайну свято сохрани!
Бедность вынуждала вдов, сироток и солдаток ехать в город, где они пополняли «веселые заведения».
Что интересно, к этим женщинам в крестьянском мире часто относились с сочувствием: все понимали, что на дурную дорожку обездоленную толкнула нищета.
Везучей считалась та вдова, которой удавалось устроиться в городе прислугой, кухаркой или горничной. Такие женщины постепенно становились «городскими» и, наведываясь в деревню, несли в крестьянский мир уникальные ценности подлинной женской эмансипации.
Удивительно, но именно обездоленные, несчастные вдовы и сироты стали предвестницами грядущих масштабных перемен в общественном сознании, в сломе вековых, домостроевских порядков. Оказываясь без мужчины, многие женщины через суровые испытания и трудности становились хозяйками своей судьбы, духовно перерождались и осознавали, что «женщина право имеет».
Не будет преувеличением сказать, что современная женщина, садясь за руль автомобиля или управляя компанией, должна сказать спасибо, в том числе, и несчастной, забитой вдове конца XIX-начала XX столетия, нашедшей в себе силы поднять голову и снять вдовий плат.
Спустившись с пригорка, Ефим вошел в село Бобовичи. Дом Дарьи не составило труда найти по описанию коробейников: покосившаяся, черная хата на окраине.
Поддерживая рукой короб, чтобы не сильно давил плечо, Ефим робко постучался.
«Кто там?» — раздался настороженный девичий голос.
«Коробейник я. Ткани считай задаром», — отрекламировал Ефим привычно.
Дверь отворилась — и у бедного коробейника перехватило дух. Девка была гораздо красивее, чем самые восторженные описания Яшки-косое рыло. Но вот в руке она держала большой, остро наточенный топор.
Убедившись, что перед ней и правда, коробейник, Дарья опустила свое грозное оружие.
«Голубенький ситец есть?».
Ефим вытащил товар из короба, протянул Дарье. Та спокойно отсчитала деньги и, отдав коробейнику, закрыла дверь.
С тех пор зачастил коробейник в село Бобовичи. И всегда Дарья отворяла с топором, но уже ничего не покупала, лишь смотрела с удивлением, отвечала резко и строго.
Лишь на десятый визит Ефима Дарья узнала его голос и отворила дверь, не держа в руках топор. Постепенно молодые люди стали общаться, говорить о жизни.
Скоро, скоро Ефим понял, что Яшка-косое рыло и другие сотоварищи-коробейники врали про Дарью — с этой девушкой невозможно поладить. Разве что, женившись.
И Ефим женился на вдове, как его не отговаривали.
Свадьбу сыграли на Красную горку. Жили долго и, насколько это было возможно, счастливо.
