«Да он же старик!» — ужаснулась Ника, переступая порог квартиры. Она понимала: идти ей некуда, она здесь никого не знает, так что в любом случае придется остаться с этим человеком.
Ее маму, Майю Никаноркину, называли «творческой личностью». Майя была дочерью врача, а, по совместительству, писателя-фронтовика Анатолия Игнатьевича Никаноркина.
Семья проживала в Крыму, в Ялте, и Анатолий Игнатьевич активно издавался в Симферопольском издательстве «Таврия».
Окруженная с детства книгами, Майя с ранних лет мечтала стать поэтессой. Ее кумирами были Марина Ивановна Цветаева и Белла Ахатовна Ахмадуллина.
Однако стихи Майи были слабыми, публиковать их отказывались. В юности Никаноркина занялась живописью, и с тех пор чаще представлялась художницей, чем поэтессой.
Если в творчестве Майя не была успешной, то в богемной жизни она легко могла дать фору и Цветаевой, и Ахмадуллиной.
В Ялтинской квартире Майи и ее матери Людмилы Карповой, администратора гостиницы, «творческие вечеринки» следовали одна за другой. Соседи прямо называли жилье Майи и Людмилы «притоном».
Людмила и Майя постоянно принимали гостей — писателей, поэтов, сценаристов, кинематографистов и других творческих личностей. В основном это были мужчины, и некоторые из них оставались на ночь у гостеприимных хозяек.
В 1974 году от одного из гостей, малоизвестного актера Георгия Торбина, Майя Никаноркина родила девочку. Малышке Майя дала звонкое имя — Ника. Богиня победы. По замыслу матери, дочь должна была подняться на поэтический Олимп, добившись того, что не суждено было сделать самой Майе.
Ника была хрупкой, болезненной и нервной девочкой. У малышки было обнаружено сразу несколько хронических болезней — диабет, аллергия, астма.
Увы, мама Майя и бабушка Людмила после появления Ники на свет не изменили свой образ жизни. В квартире регулярно происходили попойки, было накурено, иной раз здесь ночевали мужчины.
Такая обстановка отразилась на и без того слабом здоровье Ники. Девочка стала плохо спать. Чтобы справиться с этой напастью, Майя давала дочери димедрол, отчего становилось только хуже. К пяти годам Ника страдала от хронической бессонницы.
Находясь в таком состоянии девочка стала сочинять стихи, поражавшие своей отнюдь не детской депрессивностью и глубиной. Майя тщательно записывала стихи дочери в тетрадь.
Более того, Никаноркина сделала дочери прическу «как у Ахмадуллиной», и стала учить девочку читать стихи с надрывом, как читала на своих выступлениях Белла Ахатовна.
В 1981 году, когда Нике исполнилось семь лет, ее бабушка Людмила показала стихи внучки известному писателю Юлиану Семенову.
Автор «Семнадцати мгновений весны» был поражен, и долго не мог поверить, что столь пронзительные строки написала маленькая девочка.
Майя и Людмила убедили Семенова, что это творчество Ники, и тот отвез стихи Турбиной в Москву, где самолично передал их в редакцию «Комсомольской правды».
Газета, выходившая колоссальным тиражом, стихи приняла и вскоре опубликовала как произведения феноменальной юной поэтессы Ники Турбиной — букву «о» в фамилии девочки для поэтичности мать заменила на букву «у».
Стихи вызвали настоящую сенсацию — Ника мгновенно стала знаменитой на весь СССР.
Стихи Ники отметили и многие мэтры, в том числе, Евгений Александрович Евтушенко.
Евтушенко поспособствовал изданию в 1982 году первого поэтического сборника Турбиной — «Черновик». Он же написал предисловие к книге.
Евгений Александрович, или, как называла его Ника, «дядя Женя», крайне заинтересовался юным дарованием. После выхода книги Евтушенко пригласил Нику и ее маму в Москву.
В столице маститый поэт стал всячески продвигать Нику, ввел ее в литературный мир.
Евтушенко помогал матери Турбиной с организаций выступлений Ники, в том числе, платных.
«Дядя Женя» познакомил Нику с издателем Мерион Бойерс, которая занялась переводом стихов вундеркинда на английский язык, а затем издала сборник Турбиной в Англии.
В мае 1985 года Евтушенко повез Нику и ее бабушку Людмилу в Италию, на международный поэтический фестиваль «Поэты и Земля».
Ника за одиннадцать дней побывала в восьми городах, вместе с «дядей Женей» дала 25 поэтических концертов.
Евтушенко вел себя с молодой поэтессой довольно строго, воспринимал ее как полноценную артистку. Так, бабушка Людмила вспоминала:
«Ника раскапризничалась, и Евгений Александрович велел дать ей по п0пке, чтобы не плакала. Она должна понимать, что находится на работе».
Осенью 1987 года Евтушенко сам повез Нику в США. Турбина выступала в качестве «разогрева» перед выступлениями Евгения.
Ника, выросшая без отца, тянулась к «дяде Жене» и была уверена, что он всегда будет помогать ей, всегда будет рядом.
Между тем, Ника росла и интерес публики к ней падал: одно дело, когда стихи с надрывом читал ребенок, и совсем другое — подросток. Кроме того, к тому времени уже многие, и Евтушенко в том числе, сомневались, что стихи писала девочка: говорили, будто Ника читала со сцены стихи своей матери Майи.
Вместе с мамой Турбина окончательно перебралась в Москву. Ника стала ученицей средней школы №710. С учебой у поэтического вундеркинда не складывалось: Ника получала «тройки», «двойки», особенно тяжело ей давались русский язык и литература. Турбина писала с большим количеством ошибок.
Став знаменитостью так рано, Ника не понимала, зачем ей нужно учиться. Девочка прогуливала уроки, регулярно нарушала дисциплину.
Она верила в одно: «дядя Женя» поможет, «дядя Женя» организует концерты, опубликует стихи, отвезет за границу.
Однако Евтушенко, так загоревшийся вначале, постепенно разочаровался в юном таланте. Ника же каждый день ждала звонка от поэта. Это было тяжелое ожидание. Бабушка юной поэтессы вспоминала:
«Она ждала его шесть лет. Страдала, переносила, как могла».
Ника не понимала, что для Евтушенко «проект Ника Турбина» уже закрыт. Он совершил с Турбиной великолепные, невероятно успешные с финансовой точки зрения, поездки по Италии, по США — но больше в успех юной поэтессы Евтушенко не верил.
Так получилось, что главный благодетель Ники закрыл «проект», но сама-то Ника осталась.
Девочка страстно хотела прежнего успеха, ждала обожания со стороны читателей, приглашений за границу, публикаций — но ничего этого больше не было. И мать с бабушкой не знали, как воскресить карьеру дочери.
К 1987 году 13-летния Ника совершенно перестала писать стихи.
В одном из своих интервью Турбина так описала уход Евтушенко:
«Ребенком я писала взрослые стихи, все восхищались. Все, в принципе, было замечательно, винить и судить никого нельзя. Евгению Санычу Евтушенко большой поклон за все, что он для меня сделал. Но он, наверное, испугался, подумал: «Хватит с ней возиться, а вдруг она больше писать не будет?» Кому нужны чужие беды?»
В разговорах со своими друзьями Ника была не столь дипломатичной. Друг поэтессы вспоминал:
«Она была очень обижена на Евтушенко. Говорила: «Дядя Женя меня погубил».
Отсутствие публикаций, концертов угнетали Нику. Девочка очень рано попробовала алкоголь, тем более, что горячительные напитки всегда в изобилии были представлены на кухне ее матери.
К 1989 году врачи уже уверенно диагностировали у 15-летней Ники алкоголизм.
Турбина нередко не ночевала дома, спала в метро, ее друзьями были разного рода подозрительные личности.
В 1990 году 16-летняя Ника внезапно получила письмо из Швейцарии. Ей писал 76-летний психиатр Джованни Мастропаоло.
Пожилой мужчина назвал себя поклонником стихов Турбиной, и пригласил ее в Швейцарию. Было безумием ехать в другую страну к неизвестному человеку, но Ника поехала.
Как позднее рассказывала Турбина, она стала гражданской женой Мастропаоло. Со швейцарским психологом, который годился ей в дедушки, Ника прожила полгода, после чего, совершенно уничтоженная и физически, и морально, вернулась в Россию.
На родине Нике не нашлось работы, тем более, образования она так и не получила.
Более того, у Турбиной возникли проблемы с памятью, у нее проявлялись признаки психического заболевания. Все это происходило на фоне безудержного злоупотребления алкоголем.
Журналисты изредко вспоминали о Нике. В одном из интервью молодая поэтесса не стала щадить своего «покровителя» Евтушенко и прямо обвинила его в предательстве.
На этот раз поэт отмалчиваться не стал, и в интервью «Московскому комсомольцу» дал Нике отповедь:
«Я читал ее интервью, которое называлось «Евтушенко предал меня». Я помог ей издать первую книгу, перевести ее на английский, съездить в Италию. Все мое предательство в том, что я не продолжаю помогать. Простите, я человек провинциальный. Я не уважаю людей, в которых не присутствует чувство благодарности. Я помог – и все. Надо человека поставить «на ход», а дальше сам».
Я за собой вины абсолютно не чувствую. Виноваты родители, которые за нее получали деньги и просили еще денег у меня. Она выступала, получала гонорары, а после этого ее мама еще и просила взаймы. Вот это было безнравственно. Они получали за нее денежные премии. Я уже сейчас не помню, сколько ей дали в Италии, что-то около двух-трех тысяч долларов. По тем временам это были очень большие деньги.
Прочитав интервью, Ника испугалась и ответила поэту через прессу:
«Я сморозила это по детской глупости и от обиды. Я была тогда максималисткой. Сейчас бы я уже этого не сказала. Это низко, глупо и смешно».
Евтушенко так и не простил свою подопечную. Ника продолжала «самостоятельное плавание», которое больше напоминало погружение на дно.
В 1997 году после обильных возлияний с друзьями у поэтессы случился тяжелый припадок, и 23-летнюю поэтессу забрали в «Кащенко».
В больнице Турбину немного подлечили, но она не готова была оставить тот губительный образ жизни, что вела.
Вернувшись домой, Ника взялась за старое: снова алкоголь, вечеринки, саморазрушение.
В 2002 году Турбиной исполнилось двадцать восемь лет. Прежнюю славу вернуть не удалось, и статьи о Нике выходили разве что в желтой прессе, а не в литературно-художественных журналах.
Все чаще писали о том, что Ника никакого отношения к опубликованным от ее имени стихам не имела, и являлась лишь проектом своей матери. Это причиняло поэтессе дополнительные тяжелые страдания.
Развязка наступила 11 мая 2002 года: Ника выпала из окна своей квартиры на пятом этаже. Поэтесса любила сидеть на подоконнике, свесив ноги…
Евгений Евтушенко в последний раз вспомнил о Нике Турбиной публично через много лет после ее смерти, в программе Андрея Малахова. Поэт заявил следующее:
«Не хочу огульно обвинять ее родителей, но вспоминаю, что когда мы ездили, например, в Италию, где нас прекрасно принимали, Ника тогда не пила совершенно, а ее бабушка все время по ночам пропадала – ходила играть в казино. Ну, это, конечно, ее дело, но все-таки нужно было за Никой больше присматривать.
А потом, когда она дала интервью «Учительской газете», в котором сказала, что я ее предал… Не понимаю, чем я предал? Понимаете, я предупреждал ее – как раз вот это было отсутствием предательства. Я разговаривал с ее родственниками и говорил, что нельзя так выкачивать из нее что-то… Что я мог делать?»
