Евгения с тревогой смотрела на мужа. Он снова куда-то собирался и щегольски прихорашивался перед зеркалом. Уловив встревоженный взгляд жены, князь Долгоруков улыбнулся ей и, продекламировав наспех придуманное лирическое четверостишие, пообещал вернуться к ужину.
Когда за ним закрылась дверь, княгиня тяжело опустилась на кровать. Приближался срок ее десятых родов. Она чувствовала себя дурно, но физическое недомогание не могло сравниться с разъедавшей душу ревностью. Евгения знала, что ее располневшая фигура и одутловатое лицо не привлекают мужа. Он всегда был чуток к женской красоте.
Пальцы княгини бессильно сжали складки платья. Как же она была далека от той изящной смолянки, которую когда-то с восторгом выбрал Иван! В ее ушах стоял его небрежный стишок, такой же фальшивый, как и обещание вернуться к ужину.
Куда он ушел на самом деле? В светский салон? На репетицию к какой-нибудь актрисе? Она закрыла глаза, заблестевшие от выступивших слез. Ах, если бы она знала, чем закончатся его страстные ухаживания… Возможно, она бы тогда сделала другой выбор.
Евгения появилась на свет 24 декабря 1770 года, в Тверской губернии. Она была дочерью капитана Сергея Максимовича Смирнова и его супруги Авдотьи Сергеевны. Своего отца девочка помнила смутно, так как в 1774 году во время пугачевского восстания его не стало.
Авдотья Сергеевна осталась вдовой с шестью детьми на руках. Положение было сложное, так как их семья была обедневшая и несчастная женщина едва сводила концы с концами.
В начале 1775 года Авдотье Сергеевне сообщили, что неподалеку от ее дома остановился императорский кортеж. Недолго думая, мать семейства помчалась туда. Естественно, к государыне ее никто не пустил, но она смогла представиться графине Екатерине Михайловне Румянцевой, жене известного полководца-фельдмаршала, и взмолилась о помощи.
— Помогите мне, пожалуйста, пристроить детей в учебные заведения. Хотя бы одного ребенка, а всего их у меня шесть!
Румянцева, будучи статс-дамой и гофмейстериной великой княгини Натальи Алексеевны (жены наследника российского престола Павла Петровича), имела большой вес при дворе. Сперва она поговорила с великой княгиней, а потом они вместе рассказали о произошедшем Екатерине II. Императрица разрешила невестке взять под свое покровительство старшую дочь Авдотьи Смирновой. Этой девочкой оказалась четырехлетняя Евгения.
До весны 1776 года маленькая Евгения находилась при великой княгине Наталье Алексеевне. Та с интересом общалась с девочкой, помогала обучать ее французскому языку и готовилась к предстоящему материнству. Увы, быть матерью ей было не суждено. В апреле она скончалась вместе с младенцем.
Екатерина II решила, что нечего теперь Евгении делать во дворце, и приказала отправить девочку в Смольный институт.
Смольный встретил девочку высокими стенами и тишиной. Воспитанницы шептались, разглядывая новенькую.
Если первые дни в новом месте с непривычки были тяжелыми, то постепенно Евгения влилась в новый коллектив. Она хорошо училась и проявляла прекрасные певческие и танцевальные способности. Сама императрица, приехав в Смольный, оценила артистический талант сиротки и повелела, чтобы на ее счет поместили две тысячи рублей.
В 1785 году Евгения окончила Смольный, удостоившись высшей награды — золотого шифра Екатерины II.
Блестящую выпускницу определили ко двору великокняжеской четы. Девушка вновь увидела великого князя Павла Петровича. Теперь рядом с ним была великая княгиня Мария Федоровна.
Молодая фрейлина быстро заслужила расположение Марии Федоровны, которая ценила ее образование и изящные манеры. Евгения стала постоянной участницей театральных представлений, где прекрасно демонстрировала свои способности. Именно во время подготовки к одному такому спектаклю состоялось ее знакомство с обаятельным князем Иваном Михайловичем Долгоруковым, известным своим литературным дарованием.
Иван происходил из старинного рода Долгоруковых. Его дедом был печально известный Иван Алексеевич Долгоруков, тот самый, которого приказала казнить Анна Иоанновна, так как он подделал завещание Петра II, мечтая посадить свою сестру на трон.
На момент знакомства с Евгенией Ивану был двадцать один год. Он был воплощением молодого дворянина екатерининской эпохи: остроумный, увлеченный искусством, пишущий легкие стихи и страстно влюбленный в театр. Он не просто посещал спектакли, но и сам выходил на сцену в любительских постановках, где его живой темперамент и выразительная манера находили восторженный отклик у зрителей. Однако за всем этим скрывалась еще одна черта — он был невероятно влюбчив!
Иван сам признавался:
Когда я не играю, то влюблен, когда не влюблен, то играю!
Еще до знакомства с Евгенией, Иван добивался другой смолянки — Елизаветы Павловны Щербатовой. Пылкий князь планировал жениться на ней, но девушка отказала, так как была старше его на десять лет.
Потом у него было еще несколько увлечений смолянками. Его словно магнитом притягивали «монастырки» как он их называл.
Из воспоминаний князя Ивана Долгорукова:
Барышня монастырка, молодая девушка Анна Васильевна Львова, довольно любезна и живая по летам, хотя не пригожа. Надобно довольствоваться этой находкой; живучи тут, она не могла жеманиться.
У князя была мечта жениться именно на «монастырке». Он считал, что богатая жена рано или поздно начнет упрекать его, в отличие от скромной девушки, воспитанной в стенах Смольного.
Евгения с первого взгляда понравилась князю и он начал ухаживать за ней, но она была к нему равнодушна. Ему пришлось шаг за шагом завоевывать ее внимание, показывать, что он лучший. В то время за сердце очаровательной смолянки сражался камер-юнкер Волконский и девушка не спешила с выбором жениха.
Холодность Смирновой разожгла в Долгоруковом азарт. Он посвящал ей экспромты на званых вечерах, передавал через общих знакомых трогательные записки, всегда присутствовал на репетициях в Павловском дворце. Постепенно его настойчивость растопила лед в сердце Евгении. Она начала отмечать, что легкомыслие Ивана лишь маска, под которой скрывается живой ум и тонкая восприимчивость.
Когда семейство Долгоруковых узнало, что Иван грезит «дворянкой бедной, деревенской», то впало в ужас.
Ивана срочно начали переубеждать, что девушка ему не пара. Но тут на выручку пришел великий князь Павел Петрович и Мария Федоровна. Они дали понять, что покровительствуют Смирновой, чем ввели в заблуждение не только отца Ивана, но и его самого. Но об этом чуть ниже.
В январе 1787 года семнадцатилетняя Евгения и двадцатитрехлетний князь Иван Долгоруков обвенчались.
В роскошном платье, с шифром Екатерины на груди, Евгения выглядела почти кукольной невестой. Невысокая, хрупкая, с огромными серьезными глазами, в которых читалась не только радость, но и трепет перед новой жизнью.
Уже тогда было ясно, что легкий и влюбчивый нрав князя ничего хорошего не предвещает. Но в тот зимний день, под звон колоколов, новобрачные были просто счастливой парой, полной надежд и светлых ожиданий.
В промежутке с 1787 года по 1802 год Евгения родила десять детей:
1. Павел (1787—1845)
2. Мария (1789—1808)
3. Михаил (7.07.1791—15.08.1791)
4. Александр (1793—1868)
5. Варвара-Антонина Ивановна (1794—1877)
6. Петр (10.02.1796—13.03.1796)
7. Дмитрий (1797—1867)
8. Рафаил (1797—1798), близнец Дмитрия.
9. Наталья-Евгения (1800—1819)
10. Михаил-Рафаил (1802—1826)
Организм княгини практически не восстанавливался после родов. Ее стан, некогда изящный, расплылся после многочисленных родов, а частые беременности не оставляли времени на восстановление.
Иван, напротив, был полон сил. Его творческая натура, требовавшая новых впечатлений и вдохновения, все чаще находила утешение не в семейном кругу. Но он по-прежнему клялся Евгении в любви. О его страсти к ней красноречиво свидетельствовали ее вечные беременности. А между тем от него носила детей не только княгиня. Известен минимум один внебрачный сын князя (Яков), а сколько было других история умалчивает.
Долгоруков очень рассчитывал, что после кончины Екатерины II, ее сын Павел, взошедший на престол, вспомнит о своем покровительстве Евгении и возвысит его. Он мечтал стать столь же ярким фаворитом, как его дед при Петре II, но его ждало сильное разочарование. Новый государь не видел ничего особенного в придворном поэте, чтобы возвышать его. Долгоруков горестно писал:
Император раздавал многим вотчины, но ни я, ни моя жена не удостоились этой чести, и Мария Федоровна изволила назначить жене моей из кармана своего только триста рублей пенсию в год. Можно ли назвать такую милостыню благодеянием, особливо тогда, когда простые прислужницы получали по двести и по пятьсот душ?
Материальное положение семьи Долгоруковых оставляло желать лучшего. Для Евгении эти годы стали тяжелым испытанием. Пока муж тщетно пытался вернуть расположение монарха, она из последних сил поддерживала видимость светской жизни, скрывая за улыбкой постоянную тревогу о детях и переживания из-за слишком увлекающегося мужа.
В начале 1804 года чахотка, коварная гостья, давно точившая силы княгини, проявилась открыто. Евгения слабела на глазах: прозрачная кожа, лихорадочный румянец на впалых щеках и кашель, раздирающий тишину ночи. Десять родов, горькие разочарования, шаткое материальное положение и ревность стали непосильной ношей для хрупкого организма. В мае она скончалась. Ей было всего тридцать три года.
Уход жены стал болезненным прозрением для Ивана. Он, гнавшийся за призрачной славой, сильными мира сего и мимолетными удовольствиями, потерял единственное, что придавало смысл его существованию — любовь женщины, которую он с таким трудом завоевал и так небрежно растерял в суете жизни.
Долгоруков посвятил ушедшей жене эти строки:
Евгения была изящность Естества!
Семнадцать лет вкушал с ней дней блаженство;
В чертах ее лица — зрел мира совершенство!
В чертах ее души — зрел благость Божества!
Спустя два с лишним года князь вступил в новый брак, но тень Евгении навсегда осталась в его сердце. В его дневнике и стихах, написанных в зрелые годы, вновь и вновь возникал образ любимой смолянки, ставшей матерью его детей.
